Книга Она доведена до отчаяния, страница 65 – Уолли Лэмб

– Ваш добрый приятель Господь отлично позаботился о моей матери, – сказала я. – Ее убили прошлым летом.

Водитель взглянул на меня в зеркало. Я отвела глаза и уставилась в окно.

– У Бога свои резоны, которые нам с вами не понять. Но я вам сочувствую. Соболезную вашим страданиям.

– Знаете, вот висят у вас эти религиозные побрякушки по всей машине. У моей бабки тоже весь дом ими завален, не жилье, а часовня. Перебирает четки каждый вечер – молится на отвал башки. У нее было двое детей, мальчик и девочка. Один утонул, другую насмерть сбил грузовик. Бог заставил ее похоронить их обоих. Что вы об этом скажете?

В тишине я думала о бабушкином потертом молитвеннике, дряблом и мягком от постоянного использования: чтобы не сыпались страницы, бабка скрепляет его резинкой. Бесконечное листание превратило бумагу почти что в тончайшую ткань.

– С одной стороны, это печально, – ответил таксист. – Но с другой стороны – нет. Ее дети, наверное, в раю и ждут ее.

Я опустила стекло и выбросила окурок, подставив лицо холодному воздуху.

– Ну-ну, – сказала я. – Полируют нимбы и тренькают на арфах.

Я зажмурилась и увидела совершенно целую мамину картину с летающей ногой, которая одновременно умудрялась быть воздушной и сильной. Может, эта картина и была маминым раем. Я сунула руку в рюкзак и нащупала лоскут холста, который удалось спасти.

Таксист что-то сказал, но я не расслышала.

– Что?

– Я говорю, не закроете ли окно? Я уже замерз. – Машина немного отклонилась от центральной линии. – Дело в том, – продолжал он, – что ни вы, ни я там никогда не были, понимаете? Поэтому и не можем судить, на что похож рай. Или на что он не похож. Потому что мы не мертвые. Понимаете?

Может, поэтому я туда и направляюсь: убивать себя. Избавить мир от толстухи-монстра.

– Вот что: я помолюсь за вашу маму.

– Не сотрясайте воздух попусту, – пробормотала я.

– Это не сотрясение воздуха. Пожалуй, я и за вас помолюсь.

Я всей массой двинулась на сиденье и села чуть иначе. Ноги и мочевой пузырь ужасно болели – я была стиснута в этом такси уже пять часов.

– Если вам приспичило помолиться, попросите заодно, чтобы нам побыстрее попалась заправка. Мне нужно в туалет.

Навстречу летели все новые мили мрачной дороги.

– Я там однажды был, – сказал водитель.

– Где, в раю?

– На Кейп-Коде. Летом, еще в детстве. У меня двоюродный брат Аугусто там живет. Наши с ним мамы вместе приехали с островов Зеленого мыса. Две молоденькие девушки, ничего здесь не знали. Представляете? Даже объясниться не могли по-английски.

Я бы предпочла послушать радио. Мне было вообще наплевать на его семейное древо… Если я покончу с собой, кому позвонят? Бабке? Отцу? Мертвая или живая, я не хочу, чтобы отец ко мне подходил.

– Аугусто водил рыболовную шхуну из Провинстауна. Я вам доложу, леди, вот это прибыльное дело, коммерческое рыболовство! Мне четырнадцать-пятнадцать исполнилось тем летом. Я помогал вытаскивать сети и верши для омаров.

В Мертоне только и будет разговоров, что обо мне. Моя кровь будет на руках Эрика. И Киппи.

Таксист включил поворотник.

– Зачем это вы?

– Я думал, вам надо в туалет.

– Надо. А мы где?

– Перт Эмбой.

– Это где?

– Нью-Джерси. Потихоньку подъезжаем, леди.

Дамский туалет был ярко-розовый, как жвачка, замусоренный использованными бумажными полотенцами. Я нахмурилась на свое отражение в грязном зеркале.

– Толстомордое чудовище, – сказала я. – Убийца рыбок.

Сидя в кабинке, я разглядывала царапину поперек запястья, а потом пощупала себя там, внизу, где позволяла Дотти трогать и прижиматься губами. Надо было украсть у нее этот нож-пилу, взять его с собой. Я закрыла глаза и представила, как истекаю кровью, грохаюсь на этот липкий розовый пол и умираю в заслуженной вони дерьма и дезинфектанта… Дотти любила своих рыбок. Призналась, что любит и меня. «Сначала ты мне», – сказала она и кончила так мощно, что затряслась кровать. Это любовь? Или что?

В магазине были целые вешалки пухлых, с блестящей глазурью пончиков. Я зашла за картой, но нечаянно попала в очередь к прилавку. Разве после всех испытаний я не заслужила пару дурацких пончиков?

– Следующий? – сказала продавщица. Ее глаза расширились при виде моего жира.

– Большой кофе со сливками, без сахара, и дюжину пончиков.

– Каких? – Она схватила салфетку и ждала.

– Дайте подумать. Десять с лимоном и… хм… два с корицей.

Она свалила пончики в пакет и пробила сумму.

– Доллар девяносто пять.

– Подождите. Давайте два больших кофе. – Я взяла со стойки газету и карту Северо-Восточных штатов. – И еще это.

Продавщица недобро глянула на меня – я нарушила ей весь подсчет.

Когда я вернулась к машине, таксист дремал, запрокинув голову и открыв рот. У меня было полное право его разбудить – я плачу этому Педро четыре сотни не за то, чтобы он устраивал себе сиесту.

Я стояла, держа его кофе и разглядывая голову спящего, как скульптуру в музее. Я впервые осознала, что он красив – раньше не обращала внимания. И представила, как трогаю кончики его пушистых ресниц, колючую небритую щеку. Дотянувшись, я поставила его кофе на приборную доску. От пара запотело лобовое стекло и помутнел воздух вокруг его пластмассовой Святой Девы.

Вернувшись в кафе, я, не обращая внимания на второй раунд всеобщего пристального рассматривания, прошла к свободному концу прилавка. Я покупала газету, надеясь найти что-нибудь о китах, которых показывали по телевизору. Статью со второго раза удалось отыскать на одной из внутренних станиц. Горбатые киты выбросились на берег у какого-то Уэлфлита.

Разложенная карта заняла на стойке три места, считая мое, но мне на это было начхать. Я такой же клиент, как и все, и плачу деньги.

Кейп-Код начинался возле Плимута, Массачусетс, и впивался в Атлантический океан, как костлявый старушечий палец. Мы изучали Плимут с миссис Нелкин, моей старой учительницей из Коннектикута, пугавшей нас планами смастерить из плотного картона шляпы пилигримов и отправиться в поход вокруг школы. Индейцы научили пилигримов выращивать кукурузу, говорила миссис Нелкин, чтобы те смогли выжить, – оказывается, нужно закапывать одну дохлую рыбу на каждую пригоршню зерна… Дотти уже что-то сделала со своими рыбками. Спустила в унитаз? Или похоронила на заднем дворе? Она сделала большую ошибку, полюбив такое чудовище, как я. Надо было пощадить рыбок и выпить «Хлорокс» самой.

Залив Баззардс, Барнстейбл… В тот день я долго ждала папу, но после уроков меня забрала бабка. Энтони-младший удавился на собственной пуповине… Я попыталась представить, что скажет бабка, если я покончу с собой, что она почувствует. Смертный грех, вот как она это назовет. Остаток жизни она будет молиться за меня, воображая, что я жарюсь в аду, как куры гриль в Первом национальном. Да только не попаду я ни в какой ад, меня закопают в землю, где я и сгнию, как мама, потому что Бога придумали люди, это ложь в утешение. Я заглянула в пакет. Два пончика с лимоном уже исчезли. Во рту приятно пекло от сладости.