Онлайн книга «День закрытых дверей (сборник)»
|
Похлопал по вене и ввел сорок миллилитров. Облегчение наступило мгновенно. Эйфория. – Энди… Энди… Энди, посмотри на меня. Я просто стоял и улыбался, позволяя наркотической волне омыть меня с ног до головы. – Энди… Такая длинная вереница дней, наполненных болью и страхом, и теперь это. Облегчение. Власть. – Энди… Вайолет спасена. Милая Вайолет. – Энди… И гнев. – Энди… – Да, Лютер? Я положил ладони на тележку и покатил ее по полу к стулу, где несколько часов назад привязал его. – Энди, пожалуйста, выслушай меня. Я включил питание, и у него под сиденьем загудело. – Слушаю. * * * Это продолжалось два дня. Без перерыва, без сна. Я жег его, растягивал, замораживал, резал. Делал все, только чтобы не убить, и он ни разу не попросил меня остановиться. Мне хотелось услышать в его голосе малодушный страх, который он наверняка слышал в моем и в голосах бессчетного количества других людей, но Кайт только кричал. Всякий раз, причиняя ему боль, я думал о том, что он сделал со мной. С Вайолет, ее мужем, ее сыном. С Бет Лансинг. Со всеми своими жертвами – известными мне и неизвестными. * * * Захватив фонарик, я направился к ступенькам, ведущим под склад, и опустился на несколько пролетов в подвал. Просто посмотреть. Поискать запасы пищи и воды и, конечно, лекарства. След фонарика скользил по старым шлакоблокам. Углы затянуты паутиной, всюду крысиный помет; иногда луч отражался в паре горящих глаз, которые сразу исчезали, и слышно было только царапанье коготков крысы, улепетывающей во тьму. Пройдя пятьдесят футов, я остановился. Из-за двери в конце коридора доносился плач. Я бросился к ней, потянул на себя… И остолбенел. Не поверил своим глазам. Совершенно не ожидал обнаружить такое, поэтому, онемев, застыл на пороге в ожидании, что мираж рассеется, но видение не исчезало. Комнатка оказалась совсем маленькая – наверное, каморка уборщицы. У дальней стены стояла колыбель с двумя младенцами, и оба – один из них Макс – вопили изо всех сил. Я обтер их, как смог. Сменил памперсы. Накормил из баночек с детским питанием, а потом, взяв по младенцу в каждую руку, баюкал и утешал, пока они не заснули. * * * В три часа утра я снова подогнал фургон ко входу в отделение неотложной помощи. Дети спали на подушках в картонной коробке, которую я втиснул между передними сиденьями. Решив, что вытаскивать их оттуда слишком холодно и мокро, я понес младенцев через автоматические двери прямо в коробке в приемный покой. Там уже находились четыре человека: чета с ребенком, страдающим от колик, и молодой человек, от которого разило сивухой, державшийся за левую руку, обмотанную окровавленной футболкой. – Можете сообщить медсестре, что какой-то человек подбросил двух младенцев и что мать мальчика сейчас является пациенткой этой больницы. Они скептически осматривали меня мутными глазами. Поставив коробку на журнальный столик, я направился к выходу; а когда автоматическая дверь разъезжалась, до меня донесся вздох матери того ребенка, что мучился коликами: – О мой Бог… * * * Я ехал назад. Я чувствовал себя странно. Словно мне не терпелось вернуться к Лютеру. Стеклоочистители смахивали дождевую воду, фургон несся по залитым водой улицам, а я рисовал себе сцену воссоединения Вайолет и Макса. Она просыпается, медсестры уже в палате. У Ви спрашивают, есть ли у нее сын. Она отвечает: есть, а что? Ее просят назвать имя и приметы, описать ребенка, и когда Ви выполняет их просьбы, в палату приносят Макса, теперь уже завернутого в одеяло. Вайолет рыдает. Ей еще очень больно, но она все равно садится на койке, натягивая трубки, по которым в ее тело поступают лекарства, и простирает руки к своему сыну. Когда она склоняется над Максом, слезы капают на щечки малыша, и Ви касается его лица и шепчет: – Мамочка здесь, сынок. Мамочка здесь. Я прокручивал эту сцену в голове, и с каждым разом она становилась более эмоциональной. Более трогательной. Вайолет счастлива. Медсестры плачут. Даже суровый доктор пускает слезу. Мать и дитя, наконец-то, вместе, на пути к полному выздоровлению. Но сколько бы раз я ни проигрывал ситуацию в уме, ничего не менялось. Я не мог ее прочувствовать. Мне хотелось только добраться до склада. Обратно к Лютеру. И ко всем тем замечательным вещам, которые я мог с ним вытворять. * * * В тот раз, на второй день, во мне что-то переключилось. Гнев и власть продолжали доставлять удовольствие, но теперь это ощущение стало неодолимым. Оно приобрело характер совершенной зависимости, похожей на одержимость. Я радовался, слыша его крики. Меня тешил вид крови, текущей по дереву и кипящей на электродах. И в том, что я делал, больше не было ярости, только печаль. Она проникла в меня и теперь росла, наполняя легкие, как глубокий глоток кислорода, и я знал, в чем дело. В одном простом факте. Наверняка все идет к концу. Лютер скоро истечет кровью, изойдет криком и умрет. * * * Через сорок восемь часов в разгар попыток вернуть Кайта в сознание я упал в обморок, держа в руке пакетик с нюхательной солью… Очнулся я на бетонном полу, без всякого представления о том, сколько провалялся в беспамятстве. Сел, зевнул, с трудом поднялся на ноги. Лютер все еще был без сознания. Стоя над ним и глядя на то, что сделал, я старался отыскать внутри себя хоть какие-нибудь чувства. На какой-то миг мне показалось, что он умер, и это вызвало лишь легкое сожаление – я больше не услышу его громкого крика. Он, как солнечный свет, вызывал у меня сильные эмоции. |