Книга Вот я, страница 131 – Джонатан Сафран Фоер

Всю свою взрослую жизнь я сочинял книги и сценарии, но там я впервые почувствовал себя персонажем — увидел, что масштаб моего игрушечного существования, драма моей жизни наконец-то приличествуют великому везению быть живым.

Нет, это был второй раз. Первый — в вольере для львов. Тамир был прав: мои проблемы слишком мелки. Я трачу свой недолгий земной век, думая о мелочах, чувствуя по мелочи, прошмыгивая в щели под дверьми в пустые комнаты. Сколько часов я проводил в интернете, пересматривая безумные видео, копаясь в описаниях домов, которые не собирался покупать, щелкая мышью по небрежным письмам людей, на которых мне плевать? Какую часть себя, какой объем слов, чувств, действий я не выпускал на волю? Я уклонялся от самого себя немалые доли градуса, но после стольких лет возвращаться к себе нужно было уже на самолете.

В толпе пели, и песню я знал, но не знал, как присоединиться к хору.

Как играть зуд надежды

Я всегда думал: для того чтобы полностью изменить свою жизнь, нужно всего лишь полностью сменить индивидуальность.

Как играть дом

Конец истории об Одиссее опечалил Макса.

— Зачем? — вопрошал он, уткнувшись лицом в подушку. — Зачем она кончилась?

Я погладил его по спине и сказал:

— Но ведь ты бы не хотел, чтобы Одиссей странствовал вечно, правда?

— Ну, тогда зачем он вообще уезжал из дому?

На следующий день я повел его на фермерский рынок в надежде, что пряничный ряд его немного утешит. У главного входа на рынок каждое второе воскресенье располагался мобильный собачий приют, и мы там частенько останавливались поглазеть. Максу в то утро понравился золотистый ретривер по кличке Стэн. Мы никогда не обсуждали возможность взять домой собаку, и я совершенно точно не собирался этого делать, я даже не знал, хочет ли Макс именно этого пса, но все же сказал:

— Если хочешь, можем забрать Стэна к себе.

Все, кроме меня, влетели в дом вприпрыжку. Джулия не давала выхода своей ярости, пока мы не остались на втором этаже одни. Она сказала:

— Ты опять вынудил меня выбирать: или смириться с глупой затеей, или выставить себя злыдней.

Внизу мальчишки вопили:

— Стэн, ко мне! Стэн, рядом!

Женщину из приюта я спросил, как пес получил такую кличку, — мне такой выбор имени для собаки показался странноватым. Она ответила, что собак у них называют исключенными именами атлантических ураганов. Когда столько собак, проще брать и называть по списку.

— Простите, исключенными именами чего?

— Вы знаете, как называют ураганы? Есть около сотни имен, которые все время тасуются. Но если выдается особенно разрушительный или смертоносный ураган, его имя впредь не используют — из почтения. Другого урагана Сэнди больше не будет.

Как не будет другого Исаака.

Мы не знаем имени деда моего деда.

Когда мой дед приехал в Америку, он сменил фамилию с Блуменберга на Блох.

А мой отец был первым в семье, у кого было "еврейское имя" и "английское имя".

Став писателем, я пытался по-разному выкручивать свое имя: брал разные инициалы, вставлял среднее имя, придумывал псевдонимы.

Чем сильнее мы удаляемся от Европы, тем больше имен и личностей, из которых надо выбирать себя.

"Никто не пытался убить меня! Никто не ослеплял меня!"

Переназвать Стэна придумал Макс. Я возразил, что он будет путаться. Макс ответил:

— Но надо же как-то сделать его своим.

Как играть никого

Нам раздали какие-то простые бланки для заполнения и объявили, что мы все должны пройти друг за другом мимо мужичка средних лет в белом халате. Он быстро оглядывал каждого и указывал, в какую из примерно десяти очередей ему стать, в некоем приблизительном соответствии с возрастом. Ассоциации с сортировкой узников, привезенных в концентрационный лагерь, были настолько явными и неизбежными, что трудно было представить, будто такое не планировалось.

Когда я дошел до конца своей очереди, коренастая женщина лет семидесяти предложила мне сесть напротив нее к складному пластиковому столу. Взяла мои бумаги и принялась заполнять один за другим какие-то бланки.

— Ата медабер иврит? — спросила она, не поднимая взгляда от бумаг.

— Простите?

— Ло медабер иврит, — сказала она, проставив галочку.

— Простите?

— Еврей?

— Конечно.

— Прочтите Шма ^[45].

— "Шма, Исраэль, Адонаи…"

— Принадлежите еврейской общине?

— "Адас Исраэль".

— Службы часто посещаете?

— Может, раза два в году или раз в два года.

— По каким случаям?

— Рош а-Шана и Йом-кипур.

— Знаете языки кроме английского?

— Чуть-чуть испанский.

— Не сомневаюсь, это очень пригодится. Ограничения по здоровью?

— Нет.

— Астма? Высокое давление? Эпилепсия?

— Нет. Небольшая экзема только. Сзади под волосами.

— Кокосовое масло пробовали? — спросила она, все так же глядя в бумаги.

— Нет.

— Попробуйте. Военная подготовка, опыт?

— Нет.

— Приходилось стрелять?

— Даже держать не приходилось.

Она поставила несколько птичек сразу, очевидно не видя необходимости переходить к следующей серии вопросов.

— Можете обходиться без очков?

— При каких занятиях?

Еще птичка.

— Плавать умеете?

— Без очков?

— Умеете плавать?

— Разумеется.

— Участвовали когда-нибудь в соревнованиях по плаванию?

— Нет.

— Есть какой-нибудь опыт вязания узлов?

— Разве не у каждого он есть?

Она поставила две птички.

— Топографическую карту умеете читать?

— Ну, кажется, я понимаю, где там что, но не знаю, считается ли это умением читать.

Еще одна птичка.

— В электрике разбираетесь?

— Однажды я…

— Вы не можете разрядить простой боеприпас.

— Ну, насколько простой?

— Не можете разрядить простой боеприпас.

— Не могу.