Книга Сущность зла, страница 49 – Лука Д'Андреа

Я стоял не двигаясь на четвереньках посреди парковки, и снег забивался в складки одежды. Его ледяное прикосновение привело меня в чувство.

Я помотал головой. Смахнул слезы. Поднялся.

— Я живой, — проговорил вслух.

Живой, стою посреди снежной бури. Видимость метра два, может, меньше.

Я вернулся в машину. Включил фары. Завел мотор и тронулся с места, чувствуя, как скользят шины.

Она выскочила из ниоткуда.

Стояла, разинув рот, раскинув руки, как распятый Христос. Одетая в синюю куртку, слишком легкую для такого мороза. Автомобиль застыл в десяти сантиметрах от ее ног.

Бригитта Пфлантц посмотрела на меня, потом на небо.

И в мгновение ока рухнула на асфальт.

5

Я бросился на помощь. Она была в полузабытьи, скорее от спиртного, чем от падения.

Мне пришлось волочить ее к машине, она не стояла на ногах.

— Бригитта? Ты слышишь меня, Бригитта?

Женщина вцепилась мне в руку. Глаза ее лихорадочно блестели.

— Домой.

— Я должен отвезти тебя в больницу.

— Домой, — повторила она.

— Не думаю, что это хорошая мысль. Тебе нужна помощь.

— Единственная помощь, какая мне нужна, Сэлинджер, — это помощь Господа. Но Он уже давно меня оставил. Помоги мне сесть. Я покажу дорогу.

Я застегнул на ней ремень безопасности. Мы поехали.

Бригитта жила в старом доме с облупившимися стенами. Жалюзи на окнах покоробились, разбухли от сырости.

Внутри было еще хуже. Дом запойной пьяницы, сказал я себе, едва Бригитта, нашарив в сумочке ключ, умудрилась вставить его в замочную скважину. Всюду бутылки. На каждом предмете мебели — слой жира и пыли. Запах как в клетке какого-нибудь животного.

Я уложил Бригитту на диван. Только тогда заметил, что женщина обута в легкие тряпичные туфли. Я осторожно снял их. Ноги у нее посинели, руки и губы тоже. Она стучала зубами. Белки глаз были мутные, желтушные, а расширенные зрачки неотступно следили за мной. В углу я откопал пару одеял, все в каких-то пятнах, которые вполне могли быть засохшей блевотиной. Но я уже притерпелся к вони и не слишком привередничал.

Я укрыл ее, стал растирать.

— Ты точно не хочешь, чтобы я вызвал врача?

— Мне уже лучше. Хватит тереть. Что бы сказала твоя жена?

Я плотнее укутал ее и закурил. Только сейчас ощутил, что весь взмок от пота. Теперь, когда страх прошел, я разозлился. Ведь я чуть не задавил ее. И меня прорвало:

— Какого черта ты шляешься по дорогам полуголая в такую пургу? Ты могла совсем околеть, дура проклятая!

— Я алкоголичка, Сэлинджер. Ты не заметил? — пробормотала она. — Так ведут себя все алкоголики. Причиняют неприятности себе и другим.

Она улыбнулась.

Улыбка меня остановила. Нежная улыбка.

— Хочешь чего-нибудь выпить, милости прошу, — сказала Бригитта; на ее лицо мало-помалу возвращались краски. — Есть из чего выбрать. И спасибо, что не наехал на меня.

— Не за что благодарить, — буркнул я.

Бригитта вытянулась на спине, одернула одеяло, словно то было вечернее платье.

— Да нет, есть за что. Всегда есть за что благодарить. В ту ночь, когда Гюнтер погиб, я хотела поблагодарить его, да не успела. Присядь.

В ушах зашумело, словно ее слова низринули меня с высоты.

Я откопал стул, погребенный под грудой старых газет. Сбросил их на пол, уселся.

— Ты знаешь, что Гюнтер покончил с собой? Это не был несчастный случай. Он знал все дороги в Зибенхохе и окрестностях лучше, чем кто бы то ни было. Он бы вписался в тот поворот с закрытыми глазами. И выпил в тот вечер не больше обычного. Я знаю. Я была с ним. Была с ним до того, как он разбился насмерть.

— За что ты хотела его поблагодарить?

— Он сказал, что хочет покончить с историей о Блеттербахе и со спиртным. Потому, что губит мою жизнь. Он имел в виду, что собирается убить себя. Но я была слишком пьяна, чтобы это понять. Он и в этом винил себя, он думал, это из-за него я пристрастилась к бутылке. Он меня любил, знаешь?

Она глядела на меня пристально, с вызовом.

— У вас была красивая любовь? — спросил я.

— Не такая, как между Куртом и Эви, нет, — захихикала она, — нам, увы, было далеко до Курта и Эви. Но мы как-то ладили. Любили друг друга и, когда не напивались, временами даже бывали счастливы. К сожалению, с течением лет такие моменты выпадали все реже и реже. Подай мне бутылку, а? Жажда замучила.

— Лучше не надо.

— Это мое лекарство, Сэлинджер. Подай.

Я мог отказать ей. Встать с шаткого стула и уйти не попрощавшись. Ей стало лучше, обморожений явно нет, я больше ничего ей не должен. Но я ничего такого не сделал. Я не ушел.

Как всегда, стал кривить душой.

Я внушал себе, что мое присутствие ей на пользу. Пока я здесь, пока Бригитта говорит со мной, она хоть немного воздержится от выпивки. Я дам ей совсем чуть-чуть, только чтобы согреться. Ведь она еще вся дрожит.

ЧС, чушь собачья.

Но я остался не для того, чтобы узнать новые подробности бойни на Блеттербахе. Я остался, чтобы изгнать Бестию. Сосредоточившись на истории Блеттербаха, я перестану думать о белой пелене, которой вьюга окутала Зибенхох, и о том, с какой быстротой обрушился мой рассудок. Клин выбивают клином.

Я боялся. Боялся того, что со мной случилось на парковке у супермаркета.

А если бы приступ случился в присутствии Аннелизе? Поняла бы она, что я так и не принимаю психотропные средства? Что бы она предприняла? Ушла бы от меня, как грозилась? А если бы, боже мой, приступ случился, когда рядом Клара? Как бы восприняла это моя девочка?

Я протянул Бригитте бутылку пива, которая стояла на столе. Бригитта мгновенно осушила ее.

Глаза раненого животного.

— Я тебе противна, Сэлинджер?

— Мне тебя жаль.

— Почему?

— У тебя большие проблемы с этим добром.

— Мне хорошо, дорогой. Теперь, когда Гюнтера нет, мне в самом деле хорошо.

— Ведь вы любили друг друга?

— Любовь не такая простая штука, как показывают в кино. Не в Зибенхохе, по крайней мере. Я поняла, что по-настоящему люблю Гюнтера, только когда он разбился.

Она рассмеялась гортанным смехом, откинув голову назад.

— Он покончил с собой, чтобы спасти меня, понимаешь? Вот что он хотел мне сказать. Что лишит себя жизни потому, что знает: он убивает меня. И я тебе толкую не только о спиртном. Я тебе толкую о бойне. Этой историей он и убивал меня. Убивал себя. Поэтому мне жаль, что я его не поблагодарила.