Онлайн книга «Хроника смертельной весны»
— Что значит, куда делся? Я эту скотину убил. Там же, тогда же. В Серебряном бору. — Предположительно. — Что значит — предположительно? — Олег искренне удивился. — Раз говорю, что я его убил, значит, так и есть. — Я не спрашивал, кто его убил. Я спросил — где он. Или его тело. — Мне откуда знать? — Рыков вновь нахмурился. — Беседовать с тобой, майор, одно сплошное удовольствие. Ни слова в простоте — все какие-то загадки. — Мы не нашли его тела в подвале, — сообщил Глинский, не вдаваясь в детали. — Вот я и спрашиваю — куда он делся? — Однако, — покачал головой Олег. — А вы хорошо искали?.. — Да ты издеваешься?! — взорвался Глинский. — Да не ори, я пошутил. Но я действительно не имею понятия, о чем ты говоришь. Когда Сашка меня уносил… — Один? — Виктор не сдержал скепсиса. — Нет, не один, приятеля позвал, — в тон ему откликнулся Олег. — Но по поводу приятеля можешь не спрашивать — понятия не имею, кто он и откуда. — Как звали, тоже не помнишь? — Кажется, Сашка называл его Слава. — Может, Мстислав? — Глинский вспомнил покорного плательщика несправедливых штрафов. — Может, и Мстислав, — не моргнув глазом, согласился Рыков. — Славка, короче. — Значит, Кортес остался в подвале? — Да что ж ты тупой такой! — разозлился Рыков. — Говорю же, без сознания был. Кортес мне дырку в животе просверлил, а потом я себе лицо разнес. — Что?! — Глинский недоверчиво усмехнулся. — Неужто застрелиться пытался? — А вот это не твое дело, — огрызнулся Рыков. — Сие тебя, полицай, не касаемо. — И кто ж тебя штопал? — А я помню? Очнулся в больнице, уже прооперированный. — В какой больнице? — Понятия не имею. Персонал там молчаливый, на вопросы не отвечал, да я особо и не приставал. При первом же удобном случае слинял по-тихому, не привлекая внимания. Тайник у меня был, с деньгами и документами. Из России удалось выехать. — С такой-то рожей? — скривился Виктор. — Ты слышал про грим американских спецслужб? Джош Нантвич был отличным специалистом. Виктор промолчал. Не верить Рыкову у него не было причины — все, что тот рассказал, выглядело весьма правдоподобно — не подкопаешься. Но оставался один странный момент: — Ты обмолвился — Сашка и Ясмин. Откуда ты знал Ясмин? Если, как говоришь, сбежал из больницы? — Она выхаживала меня, пока я там валялся. Как за родным ходила, с ложки кормила, судно подавала, губкой обтирала. Узнаю, кто их убил, в асфальт укатаю. Еще вопросы есть? — Ты уверен, что Кортес не остался жив? Ты видел, как он умер? — Как тебя, майор. Сдохла эта сволочь. Я ему пулю в затылок всадил. Шансов у него не было. — За что? — За что?.. — Рыков вздохнул. — Он пытался задушить Катрин. — Ах, Катрин! — Виктор покивал. — Понятно, понятно… И чего б ему ее душить? Насколько я помню, они дружили. — Дружили, — согласился Рыков. — До определенного момента. Пока однажды она не подняла его на смех перед всей компанией. Тогда он возненавидел ее смертельно. И если вспомнишь, с чего все началось… нашу вечеринку у Антона. Ту, после которой я убил Полину… Он так спокойно говорил об убийстве, что Виктора передернуло от отвращения. — Вспомнил? Тогда Орлов зверски избил Катрин — из-за провокации Кортеса [184]. Да тот сам признался там, в Серебряном бору. Рассчитывал, что Катрин придет к нему ночью. Не на ту напал… Хотя… черт его знает — не вернись Орлов той ночью в Тохину квартиру, может она и… — Да ты сам не веришь в то, что говоришь. — Не верю. Но исключить такую возможность не могу. Ведь она… — Фильтруй базар, скотина, — процедил Виктор. — Ты говоришь о жене моего друга. — Прежде чем она стала его женой, она была моей, — напомнил Рыков надменно. Виктор уничижительно смерил его взглядом: — Твоей? Это ту полуживую, истекающую кровью женщину, которую Булгаков вынес из композиторского дома, ты называешь своей? Даже в полумраке гостиничного номера было заметно, какой синеватой бледностью залило лицо Олега Рыкова: — Это… это… если б он не сломал мне шею… — Тогда бы ее сейчас не было на свете, — перебил его Виктор. — Да, наверно, — Рыков прикрыл глаза. — Я был вне себя и просто… — Рассердился?.. — невинно поинтересовался Глинский. — Ты ничего не понимаешь… — было слышно, как Рыков скрипнул зубами. — Послушай… Возвращайся добром. — Нет, это ты послушай, полицай. Ты зарвался. Все, что хотел узнать, ты узнал. Теперь ты уедешь отсюда. Обещаю, обо мне ты больше никогда не услышишь. И не вставай более на дороге — удавлю. Подумай об Алике и Максе. Он тебя как называет? — Папой, — ответил Виктор после секундной паузы. — Вот пусть и дальше называет. — Рыков погасил свет, и Виктор услышал пиканье внутреннего кнопочного телефона, а затем: — Mademoiselle? Je ne peux pas ovrir la porte de la chambre vingt deux… Oui, du dedans. Merci… [185] Первые числа сентября 2014 года, Париж, — Браво! Браво! — от оглушительных воплей публики, казалось, вот-вот рухнет плафон с летящими фигурами Шагала. Шквал аплодисментов бушующим валом накрыл оркестр и артистов, вышедших на поклон в третий раз. Борис, придерживавший руку Анны, сделал неуловимое движение, подталкивая приму вперед, и она, взмахнув изящно кистями, присела в глубоком реверансе. Служительница несла ей белые розы — которые и букетом трудно было назвать — творение лучшего флориста отеля Georges V. Несомненно, от Франсуа. Она прижала цветы к груди и подняла украшенную крохотными фиалками головку к ложам первого яруса. Да, конечно, вот и он. Кричит вместе со всеми: «Браво!» и не отрывает от нее горящего взгляда. Она узнала этот взгляд, полный любви и гордости — до него, герцога Альба, только один мужчина смотрел на нее так — Антон Ланской. Анна ощутила, как колоколом забилось ее сердце. Она подняла руку и помахала Франсуа, а он в ответ прижал ладонь к губам, а потом приложил ее к левой стороне груди. Занавес, шелестя алыми волнами, скрыл танцовщиков от восторженных глаз публики. Служительница выскочила из-за кулис и поспешила к Анне, протягивая руку к розам — сейчас она должна вновь выйти на поклон, уже из-за закрытого занавеса, и цветы полагалось отдать, но Анна сделала протестующий жест — нет, она ни за что не расстанется с этим символом его любви. Пусть видит, как он дорог ей. Борис — Колен [186] потянул ее к выходу на авансцену — другая служительница уже чуть отодвинула тяжелый бархат: |