Онлайн книга «Гулящие люди»
|
Домка подошла к столу, встала на колени, начала молиться, шептала: – Дай ему, Господи, Семену-рабу, здоровья… Спаси его от ран и смерти, укрой его от болезни лютой… – Встала с колен, оглянулась, сказала про себя шепотом: – Как встрелись первой раз на бою, почуяла сердцем: тот он, кого мне надо. Теперь казалось Домке, что нечего бояться. Новый воевода прожил пять дней, но успел взбудоражить всю округу. Сегодня он еще спал, а на дворе шумели, трещало крыльцо от многих ног. Сердитые голоса и окрики будили весь дом. Домка стояла в передней горнице у дверей в спальню. Было давно светло на улице. В горнице из-за малых окон и слюдяных был полусумрак. Светился лампадками иконостас в углу, да на столе горели в медных широкодонных подсвечниках две сальные свечи. – Чего наехали кричать?! – У, разбойница! Не с тобой говорить – буди воеводу. – Мне не будить, вам не кричать. Помещики, кто сел на лавку, а кто расхаживал, попирая ковры тяжелыми сапогами, переговаривались: – И куда гонит? – Бессовестной был старик, веретенник и грабитель, а нам потакал! – Родителя новому не ровнять! Воевода вышел из спальни одетый, но без трости и шапки, перекрестясь на иконостас в угол, сел к столу на скамью, на бумажники: – Что понудило дворян-державцев лезть ко мне? – Куда гонишь? – Не гоню, приказываю – на государеву службу в Москву! – Воевода нам не указчик! – Вам, добрые помещики, нарядчика [332], что ли, писать? Пришлют! – Пущай нарядчика шлют! – Слаще не будет! Малая заминка лишь, все едино ехать вам… кому на смотр, кому в жильцы – конно и оружно… – Эво што говорит! – Коней в твоем дому, на пиру батьки твоего, ваши разбойники холопи увели! – Догола раздели сонных! – Што кафтаны – портки и те стянули! – Пьяных вас грабили? – Не кроемся, было пито, не лгем! – Не пейте до ума помрачения… – Мы вот годимся погоню за отцом наладить, а нас в Москву. – В Москву, на государеву службу… Отца моего покойного искать надо было давно, вы тогда не поехали. – А я вот Чиж!.. – выскочил перед воеводой низкорослый, тонконогий помещик, одетый, как писец, и похожий по острому носу и черному кафтану без запояски на вороненка, выпавшего из гнезда. – Чиж вот! Меня твой пропалой родитель разорил – пожег и ограбил в одну ночь со стариком Куманиным… Я не столь богат был, как Куманин, – у него он сундук узорочья отнял… старик спал на том сундуке… скупой… затосковал и повесился. Душу погубил – пошла в ад! – Не я грабил тебя. – Ты дай справиться! С мужиков тяну, да они нищие… Вишь, кафтан на мне киндяк – иного нету. – Пожду, справься, и все же поезжай на службу. Сам наведаюсь к тебе! – Я Воронин, – выступил один коренастый с густой бородой и повел широкими плечами. – За три дня до смерти воевода прежний ватагу на меня пустил, не дошла, рыбаков углядели, спужались – и вспять. – Целоможен! Значит, едешь? – Я уеду, ты Бутурлин тоже, а как вернусь к головням замест поместья! – Не оскорбляй! Поезжай, иначе стрельцы свезут, в Москве в тюрьму сядешь. – Ох, и несговорной ты! Уходя, помещики ругались: – Где ему противу батьки быть! – И разбойник был, да добром помянешь – орел старик! – Этот не орел – кочет! – Грабил прежний того, кто оплошился, ежели не оплошен – не трогал! Садясь на коней, перекликались говором: – Неделю-две спустит, бывало, – и пир! – Ества, вина, медов реки-и! – От этого постов жди, веселья не видать… Махая плетьми и кистенями, уехали. [333] Воевода сошел с крыльца во двор, крикнул: – Гей, стрельцы, идите на расправу! По двору зашаркали лапти, поднялось облако пыли. Подходили стрельцы, проспавшие тюрьму, шли, мотая шапки в руках, с опущенными головами, с боязливыми хмурыми лицами. – Не кони вы, чего здынули тучу песку? – Мы, отец воевода, лапотны! – Год минул, как твой родитель нам кормов и жалованья не давывал… – Зри, сколь обносились мы! Воевода думал: «Строго наказать не время. Чуть шум на Волге – сойдут воровать! Знаю их норов…» – Ну, сами знаете, что бывает за упущение караула да истрату оружия на государевой службе? – Бей, кнута достойны! – Бить не буду, но и вину вашу не отдам! – Грешны много – тюрьму проспали! – Бей, отец! – За наказанье вам работа: тюремной ров углубить, мост сгнил – переменить правилины и настил, бревна есть, починить ворота и сени тюрьмы перебрать… Пошли! Стрельцы подняли головы, повеселели, кто-то крикнул: – Гой-да! На работу… Ищи топоры! Воевода остановил: – Стойте! Скоро соберу с кабаков напойную казну да с таможни деньги… кормы вам выплачу и жалованье дам! – Добро, отец, добро-о! Солнце припекало. Песок от каждого шага пылил, хмельники в конце двора кудрявились. Пахло свежей листвой. По глубокому бездонно-синему небу проходили, меняя узоры, облака. От клетей, подклетов и холопских изб на песке перепутались тени. Воевода, идя по двору, подняв голову, поглядел в ворота на дорогу. Он ждал возки, колымагу с женой… Встретился холоп, нес на поварню воду. Воевода остановился и будто вспомнил что-то: – Снесешь ведро, скажи своим – соберите рухледь и, кто во что одет, в том идите на свободу! – Ой, батюшки-и! – Холоп, плеская воду, побежал. Скоро с котомками, ворохом тряпья, пахнущего навозом и дымом, собрались холопы с женами и детьми. Иные тихо спрашивали: – Чай, боярин-от не хмельной? – Ни… што ты! Тверезой. Икимку повелел. – А то… замест воли как батогов по брюху? Бя-да! – Молитесь за моего родителя, боярина Василья, не я – он вас спустил. |