Онлайн книга «Гулящие люди»
|
– Я – голова, имя мое – Микифор Нелюбов! – Добре! Говорить моим козакам посланы? – Посланы, истинно! – Говорите! Со мной после поговорим. – С тобой, вор Стенька Разя, нам говорить не о чем! – сказал седой голова. Оба они встали спиной друг к другу, опустили правую руку, каждый на рукоять пистолета, громко, поочередно, как бирючи, начали кричать: – Донские козаки! Великий государь по моленью за вас воеводы астраханского, боярина Ивана Семеновича Прозоровского… – Снимет с вас вины ваши и разбойные дела вам простит! – А вы должны покинуть воровского атамана Стеньку Разю, отдать оружие стрельцам боевого воеводы боярина Якова Безобразова и идти в Астрахань! – А где тому порука, што царь отдаст наши вины?! – крикнул есаул Ермилка Пестрый. В ответ ему закричал старший голова: – Порука вам – боярское слово крепкое, боярина воеводы Прозоровского! Блестя на солнце русыми кудрями, тряся головой, громко крикнул Черноярец: – Боярское слово нам издавна ведомо! Боярин седни надумает, а завтра передумает. Тогда, видимо желая устрашить, звонким голосом, чуть хриповатым на низких нотах, закричал младший голова: – Козаки! Бойтесь Бога и жалейте себя! Не кинете воровать – а воевода пришел взять город Яик, – возьмет, не ждите милости! – Мы не боимся боярской милости! Она у нас в горбах стучит… Пущай попытает взять Яик – ожгется! – крикнул Ермилка Пестрый. Старший стрелецкий голова петушиным голоском, срываясь и задыхаясь, кричал: – Воевода возьмет город! Бойтесь! Переберет вас, закует в железа да в Москву в Разбойной приказ пошлет!.. Младший, помогая кричать старшему, закончил: – В Разбойном вам изломают кости, жилы вытянут, а головы ваши на кольях будут ждать воронья! – Наши головы на то идут! Раньше нас боярские сядут на частоколы! – ответил Черноярец. – А ну, хлопцы! Дай я скажу… – Говори, батько! Разин шагнул ближе к посланцам: – Добром зову вас, служилые люди! Закиньте служить царю – идите служить народу! У помещиков мужиков отберем, а вольной мужик даст вам хлеба и денег! Служить у нас вольно и весело… Посланцы передвинулись, встали рядом, тряхнули головами, сказали: – Крест царю целовали! Такое не слушим. – Ворам служить грех! – Царь велит вам в церковь ходить ежеденно, стоять в церкви смирно, скоморохов, ворожей в будинок [375] не звать, в гром на реках и озерах не купатца, с серебра не мытца, олова не лить, зернью и картами не играть! В толпе разинцев послышался смех. Разин продолжал: – В бабки не тешиться, медведей не водить, на свадьбах песен не играть, кулачных боев не вчинать, личин не надевать, на качелях не качаться, а кто сему царскому указу ослушен будет, того казнить смертью! Разницы смеялись громко… Разин спросил старшего голову: – Правду ли я сказал? Трепля седую бороду, голова ответил: – Хоть ты и вор, но правда твоя – такой указ всем ведом. – Теперь, бородатый дурак, оглянись на моих козаков, которых хошь увести к царю, – живые они люди или мертвецы? Ведь для них царь-святоша такие указы пишет?.. Вы думаете, для нас надобно лишь пьянство? У нас так: кто пляшет, а кому скушно, тот плачет, а иной на кулачки с другим бьетца… Царь сошел с глузда, с попами сидя, и мыслит всему народу рты заклепать указом, да руки-ноги живому человеку связать. – Ты, вор, разбойник, не смей нам, служилым государевым, хульно говорить о великом государе! – крикнул седой голова. Младший переминался с ноги на ногу, молчал. – Вам он царь, а нам псарь! Седой плюнул и снова заговорил с разинцами: – Козаки! Несите повинные головы к великому государю… Все вам отдастся! Честно головами послужите царю, и его государеву кореню, и боярству родовитому! – Добра ни у царя, ни у бояр не выслужили – хребтом служили, да ребер не досчитались, – крикнул опять есаул Ермилка. Разин сказал: – Соколы! Много воеводские псы говорили, заслужили награду, – будем судить их на горло! Они же, ведомо мне, киргизов на нас сговаривали… – Любо, батько! – Будем! Хотим! Младший голова, сняв шапку, поклонился Разину: – Пошто грозишь, атаман? Мы не от себя, мы посланы воеводой. Разин как бы задумался, но в это время старший голова, сорвав шапку, стукнул ею по колену, сказал: – А знаешь ли, вор, присловье старинное: «Посла не куют, не вяжут?» – Я бы знал то присловье, да, вишь, вы не послы, а лазутчики… – нахмурил брови, мрачно усмехнулся, двинув на голове шапку: – Послов не ковать, соколы, не вязать, а на шибеницу за горло… Гой-да! Голов подхватили, они пробовали вытащить пистолеты. У них сорвали и сабли и пистолеты, поволокли. – Хотим еще сказать! – кричал младший. Разин крикнул: – На зубцы стены над брамой [376]. Пущай воевода зрит… Крепите город – примем бой, а баб зовите «кашу» [377] варить на стенах и воду кипятить! – Слышим, Степан Тимофеевич! – Любо! Любо-о! Воевода Яков Безобразов оправдывал свою фамилию видом и делом: с красным мясистым лицом, с серыми волосами и такой же бородой. Его крупный сизый нос низко висел над верхней безусой губой. И нравом воевода был упрям. Воюя, он никогда не осматривал сам местности, а доверял во всем лазутчикам и считал, что воинское дело знает больше всех. Кроме лазутчиков, никому не доверял, а своих воинских людей подозревал во всем худшем. Барабанным боем призвали в шатер к воеводе стрелецких голов и полуполковника. Воевода пришедшим не указал садиться, стояли перед ним, а он сидел на подушках, покрытых ковром, в широком сером опашке, в правой руке трость. – Город Яик приказую, служилые, у воров отбить! – Много людей, боярин, положить придетца! – ответил бородатый голова, тряхнув снятой стрелецкой шапкой. – Тебе пошто забота о людях? Людей нет! Есть стрельцы, есть датошные солдаты, рогатники, лапотники, еще калмыки… Калмыков первыми в бой! Пустить же их со своей стороны через реку… |