Онлайн книга «Гулящие люди»
|
– Ждал тебя… туга напала… чаял, ты покинул меня. – Живой не покину… мертвой ино дело. – Думал, убили… пришли имать тебя, да и меня заедино ярыги земского двора, в датошных солдат одёже… – Как ушел от них? – Двое их было – убил! В подполье сунул. За столом стало шумно и весело. Таисий встал с ковшом вина в руке, крикнул галдевшему люду: – Пью, братие, за моего друга Григорея! – Григорея? – Григорея! – Мы, Архилин-трава, пьем за тебя! – За тебя и его-о! Когда унялся шум, Таисий продолжал: – Враги наши, ярыги земского двора, следили за нами, особо за мной, и помешали бы пути нашему! – Ой, беда – ярыги земского двора. – Да где они нынче? Архилин-трава, скажи! – Он убил их! Пьем за него. – Пьем! – А коли похощет, и спим с ним, мы любодейчичей не опасны! – Нам любодейчичи любезны! – Больше подадут! – Мене с крестцов и от церкви гонят. Среди нищих женок, уже изрядно поблекших, плясунья Улька была самая младшая и не по ремеслу красива, хотя ранние морщины у рта старили ее немного. Улька выскользнула из-за стола, пробралась к Сеньке сзади, сказала тихо: – Говори им, ночью чтоб с тобой! Сенька молчал. Таисий, хотя и пьян, но привычно слышавший и понимавший смысл слов, ответил: – Снова отец ударит плетью! Поди на место и жди. – С кем он будет спать? – С тобой, я обещаю… Улька исчезла. Когда напировались, старик, глядевший за порядком и правилом братства, сказал громко: – Братие, изберите жен и идите в прируб… время поздает! Ведайте все, кочет едва всплеснет крылами, приду будить… старицы лягут в избе. – Мы князя хотим! – Его, его – князя! – А я и она – Архилин-траву! Плеская из ковша вино, поднялся Таисий, закричал: – Сей ковш, последний, пью за князя нашего братского пира, и по уставу он сам изберет жену. – Пущай глаголат! – Пу-у-щай! – Встань, Григорей, скажи! – Если без жены нельзя, то иму Ульяну! – Всё ее? Ульку! – Кого? – Да слушь ладом – Ульку! – Ее?.. Ее… су-у-ку! – Ульяной назвал… У… ул… Утра еще не было, но в избе копошилось, крестилось в углу, ползало перед большим медным складнем на лавке с восковой зажженной свечкой. Когда все, кроме Сеньки и Таисия, помолились, то сели за стол доедать остатки, допивать недопитое хмельное. Теперь ели и пили старицы и старцы вместе. От стола задвигалось по избе в сумраке серое, полосатое. Лишнее прятали в прируб – в подполье, иное в сумах заплечных. На всех мужчинах кафтаны с кушаками лычаными, кафтаны из клетчатой и полосатой кёжи [160], женщины в рядне. Если старику, отцу Ульки, казалось, что одежда чиста, то об нее терли котлы и сковороды, прокопченные в печи. Сеньку обули в липовые ступни [161], под рваные портянки женщины навернули ему суконные, теплые, приговаривали: – Одеется князь-от наш! – А не наш он! Всю ночь Улькин был. – Она, бабоньки, ужо с им все наше братство сгубит! Сеньку кончили одевать – шестопер окрутили куделей, приладили к веригам железным с крестами, весом два пуда три гривенки [162], надели на кафтан под черную рваную однорядку: – Ой, и едрен, не погнется! В руки дали шелепугу суковатую, на плечи вскинули суму рядную, в ней в хламе морхотливой одежды был заверчен и его панцирь. Руки после еды не мыли, как вчера на ночь было, – вытирали о подолы и полы рухляди. Вышли крестясь: – У-ух, вьюжно. Вьюга с ветром заметала гладкое поле, когда-то сенокосные луга. Шли как по мосту, нога не вязла. Таисий приказал: – Пойте! Гнуся и срываясь голосами, запели.
Да тихомирная милостыня
Введет в царство небесное,
В житье вековечное…
Улька держалась о бок с Сенькой, если встречался буерак или канава, он, подхватив за локоть девку, прыгал, увлекая ее. Старухи с клюками переползали рытвины, старики часто вязли, тогда им помогали другие. На их пути в поле солдаты на дровнях возили бревна выморочных изб и амбаров, иные, разрыв снег, рубили мерзлую землю кирками, другие выкидывали мерзлые комья на снег в сторону. Нищие, подходя, пели:
Еще знал бы человек житие веку себе…
Своей бы силой поработал,
Разное свое житье-бытье бы пораздавал –
На нищую на братию, на темную, убогу-у-ю…
– Калики идут! – копая землю, сказал один солдат. Другой пригляделся, прислушался, ответил: – Вижу и слышу! Куда их черт несет по засекам-то? Еще стрельцам доведут… Эй, вы, пошли в обрат! Другой перестал копать, слушал пение:
Да тихомирная милостыня
Введет в царство небесное…
– Ну? – Чуй-ка, во што! Пущай пробредут. Увидят работу, не осмыслят, чего для робим. Хлеба на Коломне стаёт мало, и нам прибыльнее… чуешь? – Чую, черт с ними, хлеба впрямь мало – зорена-таки Коломна. – Не лай их, они святые! – Ну, святые они такие – глядят востро, у гузна пестро и с хвостиком! Пущай идут. – Можно ли, служилые люди, нам ту шествовать?! Остановились, закланялись. – Куда приправляете, убогие? – А на Коломенску дорогу, что-те на Москву-у! – Вот ту, краешком проходите, не оборвитесь в яму и не пугайте, прямо идите – вон на тот лес, там и дорога… – Сохрани вас Господь! – По душу вашу добрую за здоровье помолим-си-и! Прошли засеку, запели:
И за то Господь Бог на них прогневалси-и…
Положил их в напасти велики-е…
Вышли на дорогу, а как двинулись по ней верст пять – стрельцы на конях, встреча неладная и страшная. Старцы засуетились: |