Книга Женщина в окне, страница 15 – А. Дж. Финн

– Итак, – скрипит доктор Филдинг. Из окна на его лицо падает луч послеполуденного света, превращая стекла очков в крошечные желтые солнца. – Вы говорите, что вчера вы с Эдом спорили из-за Оливии. Эти разговоры помогают вам?

Повернув голову, я бросаю взгляд на дом Расселов. Интересно, чем занимается Джейн Рассел. Хочется выпить.

Я провожу пальцами по горлу и вновь смотрю на доктора Филдинга.

Он глядит на меня, и морщины на его лбу становятся резче. Должно быть, он устал, а я – я просто изнемогаю. Этот сеанс был насыщен событиями. Я рассказала о моем паническом приступе, и это встревожило доктора; о делах с Дэвидом, которыми доктор не заинтересовался; о разговорах с Эдом и Оливией, что снова вызвало у Филдинга озабоченность.

И вот я снова перевожу немигающий бездумный взгляд на книги, стоящие на полках Эда. История агентов Пинкертона. Два тома истории Наполеона. «Архитектура области залива Сан-Франциско». Разносторонним читателем был мой муж. Раздельно проживающий супруг, если уж на то пошло.

– Похоже, эти беседы вызывают у вас смешанные чувства, – говорит доктор Филдинг.

Классический жаргон психотерапевта: «Похоже… Как я это понимаю… Полагаю, вы хотите сказать…» Мы интерпретаторы. Переводчики.

– Я продолжаю… – слетают с моих губ непрошеные слова. Смогу ли я вновь вторгнуться туда? Смогу – и делаю это. – Продолжаю думать… не могу не думать… о той поездке. Я так сожалею, что это была моя идея.

Никакой реакции с другого конца комнаты – наверное, потому, что доктор обо всем знает, слышал об этом много раз.

– По-прежнему сожалею. Сожалею, что это не была идея Эда. Или не чья-то еще. Сожалею, что мы поехали. – Я сплетаю пальцы. – Это очевидно.

– Но вы все же поехали, – осторожно произносит Филдинг.

Меня опаляет боль.

– Вы организовали семейный отдых. Никому не следует такого стыдиться.

– В Новой Англии, зимой.

– Многие ездят зимой в Новую Англию.

– Это было глупо.

– Это было разумно.

– Невероятно глупо, – настаиваю я.

Доктор Филдинг не отвечает.

– Если бы я этого не сделала, мы были бы по-прежнему вместе.

Он пожимает плечами:

– Возможно.

– Определенно.

Я почти физически ощущаю на себе его взгляд.

– Вчера я кое-кому помогла, – говорю я. – Женщине из Монтаны. Пожилой. Она месяц не выходит из дома.

Филдинг привык к этим резким переходам – синаптическим прыжкам, как он их называет, – хотя оба мы понимаем, что я умышленно меняю тему разговора. Но я выпускаю пар, рассказывая о БабулеЛиззи и о том, как я выдала ей свое имя.

– Что заставило вас это сделать?

– Я почувствовала, что она пытается наладить контакт.

Разве не это увещевает нас делать Форстер? Только наладить контакт? «Говардс-Энд» ^[12] – июльский выбор клуба книголюбов.

– Я хотела ей помочь, – продолжаю я. – Хотела проявить сочувствие.

– Вы проявили великодушие, – говорит он.

– Надеюсь, да.

Он задвигался в кресле.

– Похоже, вы подходите к тому моменту, когда других людей воспринимаешь исходя из их представлений, а не только из собственных.

– Возможно.

– Это прогресс.

В комнату прокрался Панч и трется у ног, нацеливаясь на мои колени. Я убираю ступню с пола и подсовываю под бедро другой ноги.

– Как проходит физиотерапия? – спрашивает доктор Филдинг.

Я провожу ладонью по ногам и торсу, словно демонстрируя приз в телеигре. «Вы можете выиграть это изъятое из употребления тело тридцативосьмилетней женщины!»

– Прежде я выглядела лучше. – И сразу, не дав ему поправить меня, добавляю: – Знаю, это не фитнес-программа.

И все же он замечает:

– Это не только фитнес-программа.

– Да, конечно.

– Значит, все идет хорошо?

– Я лечусь. Уже лучше.

Он спокойно смотрит на меня.

– Правда. С позвоночником все нормально, трещин в ребрах уже нет. Я больше не хромаю.

– Да, я заметил.

– Но мне нужна гимнастика. И Бина мне нравится.

– Вы с ней подружились.

– В каком-то смысле, – соглашаюсь я. – За дружбу надо платить.

– Бина приходит по средам, верно?

– Обычно.

– Хорошо, – говорит доктор, как будто среда – особенно подходящий день для занятий аэробикой.

Он ни разу не видел Бину. Не могу представить их рядом – такое ощущение, что они находятся в разных измерениях.

Ему пора уходить. Я знаю об этом, даже не глядя на часы, стоящие на каминной полке, – так же как знает об этом доктор Филдинг. После нескольких лет общения мы оба научились засекать пятьдесят минут с точностью до секунды.

– Хочу, чтобы вы продолжали прием бета-блокаторов в той же дозировке, – произносит он. – Сейчас вы принимаете тофранил, по пятьдесят миллиграммов раз в день. Увеличим до двух раз. – Он хмурится. – Это основано на том, что мы обсуждали сегодня. Должно помочь с вашими перепадами в настроении.

– Из-за тофранила я утрачиваю ясность, – напоминаю я.

– Ясность?

– Или четкость, наверное. Или то и другое.

– Вы имеете в виду зрение?

– Нет, не зрение. Более…

Мы это уже обсуждали – разве он не помнит? Обсуждали или нет? Ясность. Четкость. Дело в том, что иногда у меня возникает чересчур много мыслей сразу. Как будто в мозгу перекресток и все пытаются проехать одновременно.

Посмеиваюсь слегка сконфуженно.

Доктор Филдинг хмурится, потом вздыхает.

– Что ж, эта наука не очень точная, как вы знаете.

– Знаю-знаю.

– Вы сейчас принимаете немало разных препаратов. Будем подбирать дозировку каждого, пока не добьемся успеха.

Я киваю. Все ясно. Он считает, мне становится хуже. У меня сжимается сердце.

– Попробуйте две таблетки по пятьдесят и понаблюдайте за самочувствием. Если возникнут проблемы, можем подобрать препарат, улучшающий концентрацию внимания.

– Ноотроп?

Аддерол. Родители часто спрашивали меня, поможет ли их детям аддерол, и не один раз я жестко отвергала его. И вот теперь сама обращаюсь к нему. Ничто не ново под луной.

– Потом обсудим, как и когда, – говорит Филдинг.