Онлайн книга «Расколотый разум»
|
Все эти воспоминания всплыли при помощи одного лишь предмета зимней одежды. Который мне больше не понадобится. Ведь зимы здесь не существует. Как и времен года вообще. Ни жары. Ни холода. Воспоминания победили даже тьму. Они сказали: «Да будет свет», и вот он, навсегда. Умеренный климат для неумеренных людей. * * * Мной заинтересовался молодой человек. Влюбленность в преподавателя. Как мы обычно смеялись над этим, мы, женщины. Для мужчин, однако, не было ничего смешного. Их искушают. Они поддаются. Это серьезно. Для нас это всего лишь развлечение. И все же он. То, как он смотрит на меня. И он красив. Разве это важно? Да. Он приходит в мой кабинет после занятий под разными предлогами. Однажды он притворился, что не понял основы пересадки сухожилий. А в другой раз спросил, как пересаживаются ткани, об этой простейшей процедуре. Однажды он загадал загадку, и я ответила, не поняв, что он шутит. Что вы ответите, если вам скажут: «Доктор, мне больно, когда я так делаю»? Я на автомате ответила: «Сказала бы так не делать». Он засмеялся, и я посмотрела на него впервые. Так ты чувствуешь себя молодой. Так ты чувствуешь себя старой. Ты чувствуешь себя могущественной. Но ты ранима. Не было ничего из этого. Я не ощущала вины. Не ощущала стыда. И не из-за поведения Джеймса. Я просто хотела зайти так далеко, как только можно, хватить через край. Это был новый опыт. Обычно ты оставляешь двери открытыми. Не сжигаешь мосты. Ты не берешь безнадежных дел. У тебя всегда есть план Б. В этот раз не было ничего. * * * – Ну здравствуй, дорогой друг. Лысеющий мужчина азиатской внешности, судя по произношению, из Бронкса, стоит у моего стула. Он дружелюбно мне улыбается. На самом деле он улыбается и ждет, что я его узнаю. А я не узнаю. – Я вас знаю? Я говорю это с прохладцей. Больше никакого притворства. Никаких улыбок незнакомцам. – Карл. Карл Дзиен. Мы работали вместе. В медицинском центре Святого Матфея. Я был терапевтом, а ты – ортопедом. Звучит правдоподобно. – А ты стала осторожной. Не выдаешь себя. – Он улыбается, будто бы только что сказал что-то остроумное. – Так ты говоришь, что мы были коллегами? – Да. – Почему были? Я проверяю его, не его знания, а его правдивость. Его надежность. Какое-то время он сомневается, потом отвечает. – Ты ушла на пенсию. – Милый эвфемизм. – Да. – К его чести, он явно огорчен. – Но так ты всем объяснила свой уход. Так тебя беспокоит твое состояние? – В хорошие дни, подобные этому, мне вообще интересно, как глубоко я увязла. – Мое лицо тебе вообще знакомо? – Нет. И ты не представляешь, как скучно слышать этот вопрос каждый раз. – Тогда от меня ты его больше не услышишь, подруга. – Рада это слышать, незнакомец. Так что привело тебя сюда? Ему снова явно неловко. Он поерзал на стуле. – Я тут… разведчик. От Марка. – И, раз уж я смотрю на него вопросительно, он добавляет: – Твоего сына. – У меня нет сына. – Знаю, ты на него злишься. Но дай мне уладить его дела. – Ты не понимаешь. У меня нет никаких воспоминаний ни о каком сыне. И я не собираюсь тебе подыгрывать. Хотя раньше я так делала, ты знаешь. Я только кивну и притворюсь. Ничего больше. Он притих. – Что ж, давай говорить гипотетически. Допустим, у тебя был сын. И допустим, что он влип в какую-то историю. Совершил несколько ошибок. Пользовался тобой или пытался это делать. – В каком смысле «пользовался»? – Снова и снова одалживал у тебя денег. Просил еще. Донимал твоих друзей. Даже, к слову, украл твою икону. И получил за нее приличную сумму. – Я бы сказала, пусть катится ко всем чертям. – Да, но я полагаю, он исправился. И хочет помириться. – Хотелось бы знать, с чего вдруг. – Ну, ты же его мать. Разве этого мало? – Раз я его не знаю, не понимаю, что это меняет. – Это просто теория. А суть в том, что он не может до тебя достучаться. Ты его то ненавидишь, то не помнишь. Другими словами, он потерял мать. – Сколько ему лет? – Может, двадцать девять, тридцать. – Другими словами, он достаточно взрослый, чтобы выжить без матери. – Это говорит человек, который не знает, что у нее есть сын. – Другими словами, человек рациональный. Я заметила, что те, у кого есть дети, ведут себя нелогично. Делают все, чтобы защитить свое потомство. – И ты была такой же. – Как это? – Это значит, что ты при случае защищала свое потомство. Не оглядываясь на логику. – А ты как об этом узнал? – Дженнифер, мы знакомы около сорока лет. Не каждый брак столько проживет. Я знаю о тебе почти все. Что ты делала. Или на что была способна. – Звучит скучно. Как и большинство браков. Как только ты узнаешь все о ком-то, наступает время двигаться дальше. – Это и называется чувствами. – Возможно. – А эта нелогичная штука еще сильнее. Любовь. Во имя любви люди делают невероятные вещи. – О чем мы тут на самом деле беседуем? Мы, кажется, отклонились от темы. – Вернемся к ней. Ты простишь Марка, своего гипотетического сына? Если исходить из обстоятельств, о которых я тебе рассказал. Я некоторое время обдумываю, пытаясь собраться с мыслями, потрясенная тем, что меня просят простить и забыть то, что я и так забыла. – Нет, – наконец говорю я. – Можешь спросить меня, когда я буду знать, о чем мы говорим. – Но этого может и не случиться. Как ты сама сказала, сегодня хороший день. – Да, этого может и не случиться. – В крайнем случае ты хотя бы можешь ему не вредить? – Это значит, что я имею власть над ним. – Это так. И большую, чем ты себе сейчас представляешь. – Если я, скорее всего, не вспомню этот разговор, в чем его смысл? – Иногда такое запоминается. Обещаешь? – Гипотетически я обещаю не вредить человеку, которого не помню. Не навреди. Если ты и вправду врач, ты тоже произнес эту клятву. Тогда это легко пообещать. * * * Видение. Моя мать, молодая, с модной тогда стрижкой а-ля Питер Пен. Хотя она всегда, даже в конце жизни, собирала свои длинные темные волосы в конский хвост, а на ночь – распускала, и они свободно струились по плечам. |