Онлайн книга «Портфель капитана Румба»
|
— А дом продала. Почти со всем имуществом. Даже часы с Петрушей оставила. И Большую картину… — А кто новый хозяин? — осторожно спросило Ыхало. Потому что хуже, чем при старухе, не будет, но все-таки… — Хозяин — художник… — Да ну? Как Орест Маркович, значит! — Именно! Именно, дорогой Ых! Мало того. Они, можно сказать, родственники!.. Ну, не в полном смысле родственники, а, так сказать, духовные. — Ты выражайся попроще, я ведь необразованное. — Ладно, не притворяйся… А дело вот в чем. У первого-то нашего хозяина, у Ореста Марковича Редькина, было много учеников. И самый талантливый — Иванов Иван Климович. Тот самый, у которого знаменитая картина «Необозримые просторы». А у этого Иванова, у Ивана Климыча, тоже были ученики. Как бы уже творческие внуки Ореста Марковича. Вот один-то из этих внуков, Пеночкин Евгений Павлович, и купил дом… Как прочитал объявление о продаже, сразу кинулся. «Это, — говорит, — колыбель моего вдохновения. Меня сюда однажды в детстве учитель приводил, когда Орест Маркович еще жив был, только седой весь. И я ему свои рисунки показывал, а он меня гладил по головке…» — Как трогательно, — сказало Ыхало. — Помню, как меня Орест Маркович тоже гладил по темечку. — Да и меня, мурр-мяу… — разнеженно заметила тень. — То есть не меня, конечно, а… ну, в общем, ясно… — Ясно, ясно, — вздохнуло Ыхало. — Орест Маркович душевный человек был. Не то что старуха… Она небось за дом-то несусветную цену заломила? А? — Да уж не без того… — А хозяин-то новый… Он, видать, человек не бедный? — Тут целая история, Ых. Поучительная и счастливая, — с удовольствием сообщила тень Филарета. — Он был совсем даже не богатый. Наоборот, еле на хлеб и краски хватало. Но на недавней, на весенней выставке заметили его и стали хвалить. Талант, он ведь себя все равно рано или поздно покажет… — От похвал до богатства далеко, — недоверчиво сказало Ыхало. — Ну, речь тут не о богатстве… Однако если художника хвалят, у него и картины покупают. Сперва одну, вторую, а там, глядишь, и очередь за ними стоит. Иностранцы стали интересоваться… А с одной картиной даже скандал вышел. С той, что называется «Вечерний вид на город Хребтовск с зеленого холма, на котором пасется желтая лошадь»… — А что за скандал-то? — Американец и француз заспорили, кому картину покупать, чуть не подрались. Француз вызвал американца на дуэль, еле их помирили… Евгений Павлович Пеночкин теперь знаменитый… Жена его не хотела только сперва в этот дом переезжать. Старая развалюха, говорит, и далеко от центра… — Ох, значит, он женат, — огорчилось Ыхало. — Естественно. Жена костюмером работает в оперном театре. — И дети небось есть? — Брат и сестра. Самого младшего школьного возраста. Ыхало заыхало и заворочалось на полке. — Теперь не будет покоя… — Да ладно тебе ворчать. Будто ты себе не найдешь в доме укромный уголок! — Да они до любого угла доберутся… — А ты уже заранее боишься! — Не за себя ведь, а за них. Перепугаются, когда увидят… — Нынешние дети? Ха! — сказала тень Филарета. — А ты, видать, доволен, — хмыкнуло Ыхало. — Мрр-да… Во-первых, старухи больше нет. Во-вторых, не исключено, что мальчишка собирает марки. Тогда я смогу пополнить свои фонды. — Тень погладила себя лапой по животу. К нему был пришит незаметный карман, в котором хранилась коллекция. Ыхало насмешливо запыхтело. Увлечение кота Филарета (то есть его тени) оно считало причудой. Однако дразнить Филарета не стало, только заметило: — Ну посуди, какие у ребенка могут быть редкости? — Всякое случается, — возразила тень. Потом, как настоящий кот, выгнула спину, потянулась и муркнула: — Ыхушко, сделай одолжение, а? Я лягу кверху лапами, а ты почеши мне пальчиком брюхо. Давно меня никто не ласкал, не баловал… — Бездельник. Ладно уж, иди сюда… — Ыхало с тень-Фи-ларетом были давние приятели. Тень растянулась на доске, как тень кота, лежащего на спине. Предупредила: — Только карман не зацепи, а то оторвешь ненароком, и все марки разлетятся… — Будто можно по правде оторвать тень кармана, — проворчало Ыхало. — Всякое бывает… Мур-р… ЗНАКОМСТВО — Просыпайся, засоня! — Сам засоня… Леша — калоша… — Даша — простокваша. — Лешка — поварешка. — Дашка — промокашка… Это они не ссорились, а так просто. Вроде утренней разминки. Ссоры между сестрой и братом, конечно, тоже случались, но тогда дразнилки были другие, покрепче. Например: «Лешка —…» Нет, не стоит продолжать. Очень уж глупо. Или: «Дашка —…» Нет, и это не надо. Мало ли на свете Лешек и Дашек! И начнут их награждать такими прозвищами, а это несправедливо. Если Леша придумывал чересчур ехидную дразнилку, Даша обижалась и обещала: — А я маме скажу… — Ябеда, — говорил Леша. Но знал: маме Даша ничего не скажет. Она была не ябеда, а вполне нормальная сестренка. Правда, чересчур увлекалась куклами и ничего не понимала в технике, но что поделаешь, если уродилась девочкой. Зато книжки читать она любила не меньше Леши, хотя в школу еще не ходила. Брат был старше на год. Он уже закончил первый класс. Вернее, два первых класса: в обычной школе и в художественной. В художественной школе отметки у Леши были хорошие, а в обычной — троечки. Потому что учительница Леонковалла Меркурьевна заставляла его писать правой рукой, хотя он был левша. Мама ходила в школу заступаться за сына, папа тоже ходил. Убеждали: нельзя переучивать, раз мальчик от природы такой. Но Леонковалла Меркурьевна говорила: — Нет, мальчик должен быть такой, как все. И я своего добьюсь… Своего она не добилась, но троек Леше наставила целую кучу. И двойки бывали… Хорошо, что Леша с родителями и сестрой переехал в этот дом, здесь недалеко другая школа. И художественная школа теперь ближе, чем раньше. А то приходилось ездить через весь город. У мамы из-за этого было множество хлопот, потому что отпускать Лешу одного она боялась. Художественную школу Леша любил. Там разрешали рисовать хоть какой рукой. Хоть ногой. Лишь бы ученик проявлял фантазию. У Леши фантазия проявлялась. …Леша задумался про школу. А Даша про то, можно ли сказать: «Лешка — рыжая матрешка». Наверно, это будет неточно. Во-первых, матрешка — девочка, а Леша — мальчик. Во-вторых, он вовсе не рыжий, а только чуть-чуть золотистый. И у него всего три веснушки — на левой стороне лица. Эта сторона была похожа на папу. И нос был папин — торчал как сапожок. А глаза были мамины — светло-коричневые, с прямыми, будто спички, ресницами. И вся правая часть лица была мамина — без веснушек, с завитками волос над плотно прижатым к щеке ухом. (Левое ухо — папино — слегка оттопыривалось). Кроме того, на правой — маминой — щеке была симпатичная, заметная при улыбке ямочка. |