
Онлайн книга «Его кровавый проект»
![]() — И как бы вы охарактеризовали свои отношения с ним? — В общем, он мне нравится. — Вы бы описали его как слабоумного? — Слабоумного? Нет. — Тогда как бы вы его описали? Мистер Мёрчисон надул щеки и посмотрел на Родди, который со слабой улыбкой глядел на него. — Ну, у него, без сомнения, есть мозги. Он умный парень, но… — Да, мистер Мёрчисон? Свидетель устремил глаза к потолку, будто ища там нужные слова. Потом покачал головой и сказал: — Он чокнутый. — Чокнутый? — повторил мистер Синклер. — Вы не могли бы объяснить, что это значит? И снова мистер Мёрчисон как будто с трудом подбирал слова. — Иногда казалось, что он живет в собственном мире. Он всегда был одиноким мальчиком. Я никогда не видел, чтобы он играл с другими детьми. Он мог сидеть среди людей, но казалось, будто его здесь нет. Вы никогда не догадались бы, что творится у него в голове. — И он всегда был таким? — Полагаю, да. Мистер Синклер выждал несколько мгновений, прежде чем задать следующий вопрос. — Вы когда-нибудь наблюдали, чтобы подсудимый разговаривал сам с собой или словно беседовал с человеком, которого рядом не было? Мистер Мёрчисон кивнул. — Да, время от времени я видел, как он бормочет что-то сам себе. — Часто? — Нередко. Тут вмешался лорд судья-клерк. — Что вы имеете в виду под «нередко»? Насколько часто? — Довольно часто. Лорд судья-клерк: — Каждый день, каждую неделю или раз в месяц? — Не каждый день, но определенно каждую неделю. — Итак, наблюдать подобное поведение подсудимого было совершенно обычным делом? — Да, мой господин. Мистер Синклер: — А вы когда-нибудь слышали, что именно он говорил самому себе? — Нет. — Почему же? — Он замолкал, когда кто-нибудь к нему приближался. В любом случае он скорее бормотал, чем говорил вслух. — Понимаю. И подсудимый всегда так себя вел? — Не могу сказать. — Вы замечали, чтобы он разговаривал сам с собой, будучи ребенком? — Полагаю, нет. — Вы можете припомнить, когда впервые заметили, что он так себя ведет? Мистер Мёрчисон покачал головой, и лорд судья-клерк велел ему ответить. — Не могу припомнить. — Это было десять лет назад, пять лет назад или год назад? — Больше года назад. — Но не пять лет назад? — Нет. — Вы когда-нибудь видели, чтобы подсудимый вел себя так до смерти своей матери? — Не могу с уверенностью ответить. — Подводя итоги, было бы справедливым сказать, что вы не считали подсудимого полностью нормальным? — Это было бы справедливым. Тогда мистер Синклер закончил свои вопросы, и Кенни Смока отпустили. Следующим вызвали свидетеля Дункана Грегора. Мистер Гиффорд начал расспрашивать его насчет того утра, когда произошли убийства, но вмешался лорд судья-клерк, указав, что, поскольку рассматриваемые события не являются предметом спора, нет необходимости тратить время на повторение уже установленного. Мистер Синклер не имел возражений, и остаток дня разбирательство продолжалось более быстрыми темпами. Установилась следующая закономерность: представитель Короны стремился установить рациональные мотивы убийств, в то время как мистер Синклер пытался, с разной степенью успеха, изобразить обвиняемого человеком не в своем уме. По иронии судьбы лучшие моменты защиты были обеспечены показаниями Энея Маккензи. Мистер Филби описал его как «свиноподобного парня, который как будто не понимал, что его уничижительные заявления о подсудимом оказывают бо́льшую услугу защите, чем Короне». Когда Маккензи спросили, какова его точка зрения касательно состояния рассудка обвиняемого, тот прямо ответил: — Он псих. — Псих? — мягко повторил мистер Синклер. — Не могли бы вы объяснить суду, что вы имеете в виду? — Да просто то, что сказал. Все знали, что он сумасшедший. — «Все» — это кто? — Все прихожане. — Вы имеете в виду, он был кем-то вроде деревенского дурачка? — Да, и даже больше того. — А именно — «больше»? — Он всегда глупо ухмылялся. Он всегда над чем-то хихикал, когда хихикать было не над чем. — Понимаю. Итак, вы сказали бы, что он не в своем уме? — Да уж само собой! Сколько раз я был бы рад стереть ухмылку с его лица — и сделал бы это, подвернись мне шанс. Когда мистер Синклер закончил допрос, у мистера Маккензи ушло несколько минут, чтобы сообразить, что его отпускают, и он покинул место свидетеля, «бормоча что-то себе под нос так, будто это в его здравом уме можно было усомниться». Последним свидетелем в тот день был школьный учитель мистер Гиллис. Мистер Филби (к тому времени явно наслаждающийся собой) обрисовал его как человека «с женскими руками и лицом, которое трудно описать — или запомнить». Мистер Гиффорд вытянул из школьного учителя блестящее доказательство способностей Родди. Потом спросил его насчет визита к отцу подсудимого с предложением, чтобы Родди продолжил образование. — И каковы были результаты вашего визита? — К сожалению, Родди был нужен своему отцу для работы на семейном участке. — У вас имелся обычай делать такие предложения? — Я сделал это один-единственный раз. — Почему же вы подобным образом выделили подсудимого? — Он, без сомнения, самый одаренный ученик, который у меня когда-либо был. Мистер Гиффорд перешел к общему поведению Родди и его манерам. — Он был непослушным учеником? — Наоборот, благонравным и вежливым. — Вы знаете, мистер Гиллис, что защитники, мои коллеги по данному делу, подали заявление о невменяемости? — Да. — Вы когда-нибудь замечали у подсудимого признаки безумия? Мистер Гиллис как будто серьезно обдумал вопрос, прежде чем ответить отрицательно. — Вы никогда не становились свидетелем того, чтобы он говорил бессвязно или сам с собой? Мистер Гиллис покачал головой. — Никогда, — ответил он. Коротко посовещавшись со своей командой, мистер Гиффорд дал понять, что у него больше нет вопросов. |