Онлайн книга «Война детей»
|
Что она может посоветовать, что? – Что же мне делать, мама? Зоя Алексеевна погладила тугую крахмальную дорожку на спинке дивана. Растопыренные пальцы ее руки, казалось, схвачены перепонками – темные, морщинистые, точно утиные лапки. Сколько же ей лет? Ведь ей уже около шестидесяти. – Ладно. Спать, мама, спать… А то паркет жутко скрипит. Глеб повернулся и нелепо, точно канатоходец, раскинув руки, направился к себе. Деревянными молотками застучали каблуки. Он спешил. Он готов был совсем сбросить дурацкие босоножки и побежать… Но голос матери настиг его на самом пороге: – Погоди, Глеб. Никуда нам не деться от этого разговора… Глеб остановился, обернулся: – Я так жалею, что Марина тебе все рассказала… – Она правильно поступила… Клянусь твоей жизнью, Глеб: если бы я могла поменяться с той женщиной! Я бы не задумалась. Но ничего не поделаешь. И я теперь об одном молю судьбу – чтобы никто никогда не узнал. И нельзя меня осуждать за это. Голос Зои Алексеевны дрогнул, она попыталась справиться с собой и вдруг неожиданно закричала: – Ради меня! Слышишь? Все на себя беру, весь грех! Она качнулась, уперлась вытянутыми руками в диван. Глеб шагнул ей навстречу. Проклятая босоножка соскочила с ноги и больно сдавила ступню. Зоя Алексеевна подняла руку, удерживая Глеба на месте: – Ты скажи своей жене. Я говорить не буду, а ты скажи… Пусть не сбивает тебя с толку. Если ей муж не дорог, то пусть подумает об отце своего ребенка… Глеб вернулся в комнату. Нащупал край кровати, осторожно сел. – Я не сплю, – произнесла Марина. – А! Слышала, значит? – Не глухая. Только напрасно она так думает. Глеб нашарил сигареты, спички. Огонек, точно маленький желто-оранжевый флажок, трепетал, пригибался и выпрямлялся вновь. Марина тоже потянулась к коробке и вытащила сигарету. – Тебе нельзя. – Одну ничего. Она прикурила и попыталась загасить спичку. Огонек сопротивлялся. Он уклонялся, словно искал лазейку, чтобы скрыться, чтобы выжить. Глеб резко взмахнул рукой. Упрямый флажок превратился в белесый жгутик дыма. – Вчера мне мой Макаров говорит: «Вы, Марина Николаевна, много порций обеда едите, чтоб у вас живот надулся, да?» А Рюрикова ему отвечает: «Дурак ты, Макаров! Марина Николаевна беременная!» Потом они надували животы и весь день играли в беременных. – Действительно, дурак этот Макаров, – усмехнулся Глеб. – Уже неудобно ходить на работу. – Дома сиди. Как положено. – Положено после семи месяцев. – А за свой счет? Поговори с заведующей… Возможно, я уже забыл, но мы в свое время стеснялись в детском саду говорить об этом. Интуитивно, что ли… – Время больших скоростей. Никита бы все объяснил, – Марина взбила подушку и прилегла боком, спрятав ладонь под щеку. *** Полоска света, бордюром подбившая дверь, исчезла – мать выключила свет и пошла спать. Глеб вдруг почувствовал, что так и не снял эти босоножки. Он дрыгнул ногами, разметывая их в разные стороны. – После приезда из Японии я могу вспомнить все фразы, которыми мы с тобой обменялись, Мариша. Их было не более двадцати. Молчишь все, молчишь. Марина протянула руку и тронула Глеба за плечо: – Я люблю тебя. Я так люблю тебя, что мне страшно. – И я тебя люблю. – Нет, не любишь… Ты не можешь меня сейчас любить. Не о том твои мысли, Глеб… Ты, конечно, ходишь на работу, что-то делаешь… Не знаю… – Чушь, чушь! – Глеб вскочил и прошелся по комнате, шлепая босыми ногами. – Выбрось это из головы! Я люблю тебя! И вообще, на следующей неделе соберемся все. Мы с тобой, Кит, Аленка. Дикость какая-то! Женился, и никто об этом не знает. Конечно, это будет не свадьба, а так… Посидим. Отметим… С каждой фразой Глеб воодушевлялся. Марина приподнялась. Пепельницы поблизости не было – она опустила сигарету в стакан с водой. – Только не надо приглашать Кита и Алену, – проговорила Марина. – Не задавай мне вопросов. Я не смогу ответить… Но только без них! *** Раз в месяц Никита приводил свою комнату в порядок. Он сбрасывал с подоконников, со стола и стульев газеты, журналы, куски магнитофонных лент в глубокий картонный ящик. Такие дни, как ни странно, Никита любил. Он всегда при этом находил интересное и нужное, что когда-то безуспешно разыскивалось. Уборку он проводил не торопясь, со вкусом. Просматривал заново весь хлам. И начинал ее в субботу, с тем чтобы и на воскресенье продлить удовольствие. Сегодня как раз и была суббота. Комната созрела для уборки – это он понял накануне, когда два часа разыскивал свой паспорт. Предстоял визит в ЗАГС для оформления развода. Паспорт он так и не нашел. Но надежды не терял, ибо точно помнил, что в прошлую уборку он паспорт где-то видел. Сколько раз давал себе слово складывать документы отдельно! Приход Глеба застал его в разгар работы. Глеб прошелся по комнате, высоко поднимая ноги: как-то неловко было ходить по раскиданным на полу газетам и журналам. – Готовишься к побелке? – Паспорт ищу. Накопилось тут всякого. Никита подобрал какую-то бумагу, просмотрел и швырнул в ящик. Глеб сел на диван. Впечатление было такое, будто они расстались только вчера. – Что-то давно тебя не слышно, не видно, – произнес Никита. – Суета все. Потом в Ленинграде был, на конференции, – о Японии Глеб решил не рассказывать. – А… Припоминаю, припоминаю. Помолчали. – Ну как дела? – спросил Глеб. – Что это ты интересуешься моими делами? – Никита поднял с пола пустую банку из-под кофе и бросил в ящик. – Друзья детства, Кит. – Много лет назад, когда мы были ближе к детству, ты интересовался меньше моими делами. – Время, Кит, время. С годами становишься сентиментальным. – В ЗАГС вот собрался. Развод оформлять с Викой. – Ну? – удивился Глеб. – Я думал… – Да. Официально я не был разведен… Мерзко на душе у меня, друг детства… Что-то все не туда. Суечусь, шумлю. А все не туда, все мимо. А почему, не знаю. Глеб вытащил из свалки какую-то книжку в яркой обложке. – Ну… а как поживает Алена? |