Онлайн книга «Адмирал Ушаков»
|
– В светелке… Над окном! – сквозь слезы выдавила она. Ушаков повернулся и побежал к горевшему дому. – Федя, куда же ты? – испуганно крикнул ему вдогонку Паша Пустошкин. Ушаков подбежал к дому. Дым уже показался из дверей. Прикрывая голову бортом сюртука, Федя смело вскочил в дымные сени. За ним раздался испуганный бабий вопль: – Куда он? Рехнулся парень! В сенях Ушакова охватило таким горячим воздухом, будто он попал на полок жарко натопленной бани. Слева, на кухне, гудело, билось пламя – дверь на кухню была заперта. Зато справа дверь в комнаты стояла распахнутой настежь. Горечь сдавила горло. Слезы посыпались из глаз. Но Ушакова это не остановило, – сколько раз он бывал в курных избах, сколько раз мылся в прогорклых от едкого дыма деревенских банях! Он вскочил в комнату и, протирая глаза, пригляделся в дыму. Над одним из окон висела маленькая клетка. В ней, перепархивая с жердочки на жердочку, тревожно кричал снегирь. Федя вспрыгнул на лавку, сорвал с гвоздя клетку и опрометью кинулся вон. В сенях его снова обдало нестерпимым жаром: кухонная дверь уже начинала тлеть. Густой столб черного дыма непроницаемой стеной закрывал выходную дверь. Пригнув голову, Ушаков бросился наугад туда, где должен был быть выход, откуда слышались тревожные голоса. И очутился на воздухе. Толпа, в волнении ждавшая его, облегченно вздохнула: – Жив! – Бабоньки, несет! – Клетку вынес! – Ну и отчаянный же! Какой-то дед, только что прибежавший на пожар, услужливо плеснул на плечи Ушакова ведро воды. Встряхиваясь, Федя побежал к толпе. Навстречу ему спешила высокая женщина. Ее красивое лицо выражало испуг. – Не обжегся? И зачем было лезть в огонь? Всё ее прихоти, баловницы! А как достал, теперь небось и не взглянет на своего снегиря! – говорила она Феде, словно давно знала его. Девочка по-прежнему сидела на узлах, но уже не плакала. – Ой, как тебя облили! – звонко рассмеялась она, принимая из рук Феди клетку со снегирем. – Храбер солдат! – Какой солдат? Гардемарин! – И чего лез, непутевый? – обсуждали в толпе происшествие. Ушаков покраснел от смущения и, не глядя ни на кого, побежал через пустыри домой. Навстречу ему, дребезжа, мчалась телега. В ней, свесив ноги, сидели полицейский и несколько коллежских служителей. Из-за их спин торчала заливная труба. А за телегой спешил к пожару плутонг [6] солдат Великолуцкого пехотного полка, который по расписанию должен был тушить пожары на Васильевском острове. III
Когда Гаврюша Голенкин вернулся домой, было уже за полночь. Федя Ушаков и Паша Пустошкин сидели и занимались при свече. Вместе с Голенкиным заглянул к соседям и Нерон Веленбаков, живший в этом же домике, в комнате напротив. Гаврюша, не мешкая, стал укладываться спать. А Веленбаков плюхнулся на скамейку и, вынув из кармана флягу, поставил ее со стуком на стол. Дети, сему учитесь, Водки пить не страшитесь! — пробасил он. Нерон был немного навеселе. Ушаков только вскинул на него свои строгие глаза и снова углубился в чтение. – Ну-ну, не коситесь, ваше преподобие! Я знаю: вы не жалуете пресной водицы. Уберу, уберу, – сказал Веленбаков, пряча флягу в карман. – Вот погуторю с Пашенькой минутку и уйду спать! Словоохотливый Пустошкин захлопнул свою книгу и, улыбнувшись, спросил: – Откуда это вы, полуношники? И где вас только носит?! – Вы тут просвещаетесь, а мы – пребываем в гулянии… Я с вечера пришвартовался в кабачке у двенадцати коллегий, а он, – кивнул Веленбаков на Голенкина, – сказывал, на Неве с девушками скучал. Корабельную архитектуру с ними изучал… Мы с Гаврюшей на разных курсах шли к одному рандеву у «сахарных» ворот: гуляли порознь, а через забор лезли вместе. Только он – проворней меня, а я, кажись, карман оторвал! Ишь как они расселись, – посмотрел Нерон на Ушакова и Пустошкина, сидевших на противоположных концах стола. – Федя у нас – капрал, он, конечно, на «юте» [7] сидит, а Павлуша – гардемарин, он ближе к порогу, «на баке»… Это что, у вас всегда такой порядок? – усмехнулся Веленбаков. – Тебе, Нерон, на юте никогда не бывать. Тебе и по фамилии велено на баке: Велен-баков, – не удержался от каламбура Голенкин. – А мне – где угодно сидеть, лишь бы с чарочкой! – согласился Нерон. – Пожар-то сегодня у нас, на острову, видали? – спросил Пустошкин. – А что горело? – приподнял с подушки свою курчавую голову Гаврюша. – Горел дом у Большой Проспективной. Да не в нем дело… Наш Федя, – кивнул на Ушакова Пустошкин, – отличился: из горящего дома клетку со снегирем вынес! – Ай да молодец! Этакий случай за две кампании считать надобно! – восхищенно сказал Веленбаков. – И зачем было лезть? Сгореть мог бы. До производства в мичманы не дожил бы. Зря лез в огонь! – по-своему оценил Голенкин. – Ведь опасно же! – Ничего там опасного не было, – недовольно буркнул молчавший до этого Ушаков. Он встал, аккуратно положил книгу на полку и начал раздеваться. – Я ему тоже весь вечер говорю: лезть в огонь было не из-за чего, – продолжал Пустошкин. – Кабы в огне человек остался, я бы и сам ни минуты не раздумывал… – Верно! Класть жизнь, так хоть знать за что! – стукнул кулаком по столу Веленбаков. – Ну хоть бы из-за хорошенькой, – поддержал Голенкин. – Просила-то спасти снегиря девочка, и очень миленькая, курносенькая такая! – поддел Пустошкин. Ушаков побагровел, недовольно сверкнул глазами. – И что ты мелешь? Ведь она ребенок еще! – с укоризной сказал он. – По снегирю слезами заливалась. Просила!.. – Верно, девчонка годов двенадцати, не более, – поспешил уточнить Пустошкин, зная скромного и застенчивого Федю. – Ну, этакая в счет нейдет! – согласился Голенкин. – А ты не обгорел, Федюша? – участливо спросил он. – Нет. Только какой-то дуралей меня всего водой облил, как я выскочил из дома, – улыбнулся Ушаков. – А признайся, Федя: все-таки страшновато было? – спросил Веленбаков… – Ничего страшного. Это не на медведя с рогатиной, – ответил, укладываясь спать, Ушаков. |