
Онлайн книга «Атака мертвецов»
– Пойдёмте осмотрим наше пристанище. Квартира была захламлена и давно не убиралась; везде пыль и затоптанный паркет, одна комната была сплошь выстелена матрасами, в другой у стены выстроены шпалерами пустые бутылки, как войска перед парадом. На стене висел вверх ногами огромный конный портрет Николая Первого: весь изрезанный, облитый какой-то гадостью, во лбу – пулевое отверстие. – Вот, – заметил Барский, – наши предшественники, братья по революционной борьбе, развлекались как могли. А мы должны сидеть здесь на сухую. Сбегаю я за винцом, пожалуй. Барский долго ковырялся в замке перочинным ножом и наконец с торжествующим рёвом открыл. – Председатель узнает – будет тебе на орехи. – Не узнает, если вы не скажете. Я быстро. Я пытался воспользоваться тем, что мы остались наедине, но Ольга отстранилась и сказала холодно: – Не надо, Коля. Не сейчас. – Что? Боишься, Барский приревнует? – разозлился я. Она поглядела презрительно и промолчала. Ушла в глубину квартиры. Я стоял, как дурак, в широченном коридоре, и рассматривал хамские стишки, накорябанные на обоях карандашом: Царь махался с балериной, Стёр хозяйство до корней, И теперь ему заменой Пара жеребцов – князей. Ниже – похабная иллюстрация: центром композиции выступала Матильда Кшесинская, одетая весьма небрежно, а участниками – великие князья Сергей Михайлович и Андрей Владимирович. В стороне был изображён завидующий Николай. Барский вернулся вскоре, таща громыхающую корзину. – Пошли, Гимназист, поможешь сервировать наш скромный обед. В гостиной я очистил огромный стол от засохших объедков и тряпок, пропахших ружейным маслом, расставил разнокалиберные стаканы; Барский выстроил батарею бутылок, достал свежий калач, буженину и консервы. Мы и вправду проголодались: ели жадно, запивая вином. – Ну что, успели? – подмигнул Барский, разлив коньяк. – Ты, Гимназист, оплошал, что ли? Валькирия что-то грустная и молчаливая, а не как обычно после. – Что ты имеешь в виду? – недоумённо спросил я. – То самое. Ты дурачка-то не строй. Оля у нас – рыбка известная, любой возможностью пользуется. На все стороны махается. – Рыбка? – Ну да. Есть такая рыбка – стерлядь. Наполовину «стерва», наполовину – бл… Он не договорил: я швырнул стаканом и попал в лицо. Брызнула кровь; Барский от неожиданности рухнул вместе со стулом. Лежал и хохотал: – Это же надо! Вот она, теория «стакана воды» в действии! Мой молочный братец меня же – в морду. Я полез через стол; ножка подломилась, бутылки и снедь посыпались на пол, а следом ссыпался я. – Стреляться! Немедленно! – О-о-о, я не могу. Сейчас лопну от смеха. – Прекратите! Оба! – Чудо биологической науки! Наш цыплёнок закобелел! Кто же та сучка, что получит медаль и… Я наконец добрался до Барского и воткнул ему ствол в висок. – Ещё одно слово… – И что? Слово! Слово! Ещё слово. Ольга махнула залпом коньяк и расхохоталась: – Полюбуйтесь! Лучшая боевая группа Петербурга. Взрывник тычет револьвером в стрелка, и это накануне великого дела. Меня трясло, но это была дрожь перед схваткой. Я сказал спокойно: – Мы сейчас идём в коридор. Дуэль. С восьми шагов. Первый выстрел – твой. Или ты соглашаешься, или я стреляю сейчас. – Ты вниз-то глянь, – хмыкнул Барин. Я скосил взгляд: в мой живот упирался браунинг. – Это тебе не древняя мясорубка, приделанная к стволу: это автоматический пистолет. Я бы тебя давно продырявил восемь раз, сопляк. Я не потерял самообладания: во мне слишком много было холодного бешенства: – И тем не менее. Ты встаёшь, и мы идём в коридор. – Ой, как я забыл: наш цыплёнок-то – дворянских кровей. Честь, эполеты, крепостные девки по сеновалам – вот это всё. Я ударил рукояткой «галана» в висок и вырвал браунинг; конечно, рисковал, но было всё равно. Барский обмяк. Я поднялся над его телом. Он вскоре очнётся; я заставлю его стреляться. Надо поставить точку. – Хватит, – сказала Ольга, – хватит. Достаточно. Отдай мне револьвер, и никаких дуэлей, хорошо? – Нет. Он либо извинится перед тобой, либо умрёт. Я не позволю, чтобы оскорбляли женщину, которую… Которую я… Слова вдруг застряли. Она подошла, прижалась ко мне, посмотрела снизу: – Которую – что? Я вдохнул поглубже. Иногда сказать труднее, чем выстрелить. Она подождала. И спросила совсем о другом: – А что ты испытывал, когда убил того городового? Ну, жениха вашей прислуги? Что? Её ноздри трепетали, щёки горели – наверное, от коньяка; она впилась в мои губы; всё закружилось, стало ерундой – валяющийся на полу с окровавленным лицом Барин; занудный Председатель и вся эта дурацкая революция; готовая к убийству бомба в музыкальном ящике с буквами ЦСДУ… – Бах! Я вздрогнул. Оттолкнул Ольгу и рванулся к окну. Через двор бежали двое: один в мундире дворцового ведомства, а второй… – Бах! Из подворотни вылетела струйка дыма: тот, что в мундире, неловко споткнулся и упал ничком. Второй остановился, выхватил револьвер и выстрелил два раза подряд; это был Председатель. Двор-колодец грохотал, многократно отражая хлопки выстрелов; Председатель уже лежал, вместо головы у него был кровавый комок, а через двор бежали люди в цивильном и в жандармских мундирах. Я бросился к Барину; положил «галан» на пол и принялся хлестать по щекам. – Михаил! Там стрельба, Председателя убили… Он очнулся: – Хватит меня лупить, что за дурная привычка. Мой пистолет. Ну! Протянул браунинг: Барский рванулся прочь из гостиной. Я хотел поднять с пола револьвер: его там не было. Что за ерунда? Я заглянул под комод, расшвырял вскрытые банки и раскатившиеся бутылки – нет. Бросился следом за Барским (Ольга исчезла), выскочил – и в этот миг рухнула входная дверь; коридор мгновенно наводнили люди. С кухни раздавались крики Ольги и шум – значит, чёрная лестница тоже перекрыта… Барский стоял, подняв браунинг; я вскрикнул: – Стреляй! Но он бросил пистолет и поднял руки; в следующий миг меня скрутили, согнули пополам и потащили; я видел лишь скомканную ковровую дорожку, потом ступени лестницы; наконец, подножку экипажа. Меня втолкнули в полицейскую карету с крохотным зарешеченным окном, с боков сжали два мрачных жандарма. |