Онлайн книга «Атака мертвецов»
|
– А я тебе уже не товарищ? – Пока не знаю. Появились, э-э-э, некоторые сомнения в твоей порядочности. – Какие же? – вспыхнул я. – Говори. – Мальчики, прекратите. – А ты не встревай. Это наше дело, мужское. Хотя какой из него мужчина? Сопляк. Цыплёнок. Я готов был броситься в драку немедленно, несмотря на явную разницу в силе и весе; но тут появился наш Председатель, мрачный дядя, и стало не до петушиных боёв. – С сегодняшнего дня и до конца операции ваша группа на боевом положении. Ходить только с оружием. Барин, ты свой браунинг ещё не потерял? – Как можно? – Валькирия? – Вы же знаете, у меня «бульдог». – Значит, осталось оснастить Гимназиста. С этим туго сейчас, оружия мало. – Мальчику достаточно рогатки, – хмыкнул Барский, – так он в очках, справится ли? Михаил четыре месяца назад лично видел, как я справляюсь. Едва сдерживаясь, я сказал: – У меня есть револьвер. Отцовский, морской «галан». – Действительно, как я мог забыть, – кивнул Председатель, – через два часа всем быть на явке у Царскосельского вокзала. Сидеть в квартире тихо, как мыши. Чтобы никуда, даже к окнам не подходить. Заряд уже там, помещён в музыкальный ящик. – Куда? – удивился я. – Куда надо. Увидишь. На месте всё объясню. После приведу исполнителя, проинструктируешь его, как приводить бомбу в боевое положение и запускать взрыватель. – А когда это произойдёт? – Слишком много вопросов, – разозлился Председатель, – ваше дело – сидеть и ждать. Всё. * * * Я шёл домой и думал, как объяснить тёте Шуре, что буду отсутствовать несколько дней; причём даже неизвестно – сколько. А если я вовсе не вернусь? Словом, настроение было никудышным, да ещё стычка с Барином терзала нервы: я понимал, что в конце концов нам придётся объясниться, но как и зачем это сделать – не представлял. Из нашего парадного навстречу мне вышла тощая богомолка, вся в чёрном: такие ходили по городу, выпрашивали милостыню. Она вдруг шагнула ко мне; я поморщился, готовясь отказать. Куда смотрит дворник, почему пустил? – Николенька… Я вздрогнул. Это была Ульяна. В последнее время я почти не видел её, занятый бурными делами и появляясь только к ночи; да и она, закончив хлопоты по дому, пряталась в своей каморке, увешанной образками и лампадками. Очень похудевшая, постаревшая, согнувшаяся. Где наша круглолицая, хихикающая по любому поводу и краснеющая без повода Ульяна? Бледный, с острыми скулами, лик. И огромные глаза, смотрящие будто мимо тебя. Как на иконах. – Николенька, славно, что встретила. Вот и попрощаемся. Ухожу я. – Куда? – В мир. Богу молиться, Богу служить. Коли повезёт – может, и в невесты возьмёт. Я молчал, растерянный. – Письмо оставила Александре Яковлевне, на стол положила, она-то сама у подруги. Оно и к лучшему: легче на бумаге-то, чем в глаза. Уж написала, как могла, неграмотные мы. Дали мне любовь, да не уберегла; сгинул он, соколик мой, Федот Селиванович, на царёвой службе сгинул. Горе моё, что море-акиян, всё затопило – вот и пойду, расплещу по лесам да полям, по тропам паломническим да часовенкам деревянным. Прощай, Николенька. Она приблизилась, посмотрела в лицо. Перекрестила: – Не себя береги – душу свою. Она-то одна даётся, на другую не сменишь. Вот и надо блюсти: не продырявить, не продать, не испачкать. Уж постарайся, Николенька. Всевышний – он добрый, всё простит; но за тебя твою душу не спасёт. Только сам, Николенька. Только сам. Она шла по линии, под брызнувшими юной зеленью деревьями; уходила в птичий щебет, в далёкие медвяные поля, в холод монастырского камня. Я смотрел ей вслед, обмирая от всплывающего из глубины чувства чудовищной вины. И ощущения, что за спиной приплясывает кто-то, нетерпеливо перебирая копытцами и предвкушая новые поводы. В отцовском кабинете я достал коробку, вынул револьвер. Отжав рычаг, сдвинул вперёд барабан. Пять жёлтых, самодовольно сияющих патронов – и шестое отверстие. Пустое, чёрное. Бездонное, как пропасть. * * * – Оно самое. Устройство музыкальное. Смотри, Гимназист. Теперь я понял, почему бомбу пришлось изготавливать в строго заданных габаритах. Ящик старинный, из дограммофонной эры; металлический барабан вынут – вместо него вставлялся цилиндр заряда. Снаружи – богатая отделка: черепаха, слоновая кость, чёрное дерево. Картинка: гаммельнский крысолов, почему-то в очках, играет на дудочке, а на заднем плане цепочкой идут обречённые дети. – Громко сыграет. Так, что весь мир услышит, – подмигнул Председатель и возбуждённо потёр ладошки. – Флейтист на Гимназиста нашего похож, – хмыкнул Барский, – такой же тощий, очкастый и никчёмный. Я вспыхнул, но ответить не успел – меня опередил Председатель: – Что похож – и верно: Николая работа – главная. А если всё сложится, то и имя его прогремит литаврами, а не дудочкой пропищит. Я подошёл ближе, погладил гладкую полированную поверхность. Красивая вещь и безумно дорогая. Где же я видел такой ящик? Обнаружил латунную табличку с инвентарным номером и аббревиатурой ЦСДУ. – Ну, ждите. Приведу человека, который гостинец заберёт и куда надо пристроит. А вам напоминаю: сидеть тихо. Из квартиры не выходить, свет не зажигать. Я вас снаружи запру. – Ну, не годится, – возразил Михаил, – а не дай бог, пожар? Гореть тут заживо? – И будете гореть, причём молча. Я ведь не шучу. Дело-то серьёзнейшее. Всероссийского значения, а то и мирового. Так что не высовываться. Тебя, Барский, особо касается: ты у нас любитель приключений, так чтобы – ни-ни. Председатель ушёл; проскрежетал ключ в замке, истаяли шаги на лестнице. В присутствии Барского Ольга вела себя отчуждённо, и намёком не показывая нашу с ней связь; это меня злило и расстраивало, но приходилось принимать правила неведомой игры. – Интересно, кому принадлежит эта игрушка, – задумчиво сказала она. – Какая разница? Из газет узнаем, – беззаботно заметил Барский. И расхохотался: – Если доживём, ха-ха-ха. – Думаешь, полиция? – Или свои же. Дабы скрыть следы. Толстый и Председатель на конспирации помешаны. – Да ну, ерунда, – нахмурилась Ольга, – язык у тебя без костей, Миша. – Когда-то это тебе даже нравилось, – фамильярно подмигнул Барский. Ольга вдруг покраснела (я не понял, почему) и сказала: |