Онлайн книга «Кто вам сказал, что вы живы? Психофилософский роман»
На скамейке дремала одинокая молодая девушка. У нее были длинные ноги и длинные волосы. Я подошел. – Минет тысячу, – сказала она, не открывая глаз. – Час – две. Ночь – шесть тысяч. Апартаменты есть. Я пошел в самый дальний угол. Лег на пустую скамью, положил под голову мак, чтоб не сперли, если засну, на мак – рюкзак. И закрыл глаза. Я не спал и не бодрствовал. Я находился где-то между сном и явью. Я мечтал о Лене, которая возникла бы сама по себе, увела бы меня куда-нибудь и помогла решить ту проблему, которая теперь не даст мне нормально жить. Иногда в мою тупую башку врывались мысли о маме и об отце, но я старался их отогнать. Мне почему-то стыдно было думать о родителях. Мечтать о Лене было гораздо приятней. _______________________________________________ Я записываю тишину. Это все, что я могу записывать. Включаю и записываю тишину. Потом слушаю. Совсем недавно я думал, что мой сын абсолютно счастлив. А теперь его нет. И вот я включаю и слушаю тишину. А потом записываю. А потом слушаю опять. В нашем городе вполне себе можно жить, потому что до тебя вовсе никому нет дела. Ходит тут пацан с лягушкой, и ладно. Только один пьяный обратил на нас с Лягой внимание. – Ой, – сказал он, пристально вглядываясь в Лягу. – Лягушка. Давай зажарим? Она же деликатес. Я расхохотался. Мне показалось дико прикольно, что пьяный говорит такое слово: деликатес. Я брел по городу и думал сам с собой. Вот все уверены, что я сдох. Удивительное дело… Трусливый папашка подмахнул какую-то там бумажку, и – все! «Меня вычеркнули из списка живущих на этой земле», – так говорил герой какого-то там фильма. Эта воля оказалась скучной довольно историей. То есть абсолютно нечем заняться. И тут я подумал, что в школе, наверное, висит моя фотка с траурной черной полоской. И еще – текст там какой-нибудь слезоточивый имеется, типа: мы потеряли нашего… ля-ля-ля… На это бы надо взглянуть… И чё? Кто мешает? Вот и дело нашлось. Вполне себе ничего себе. …Магазин театральных принадлежностей под названием почему-то «Усталый пилигрим» находился неподалеку. Я попросил показать мне парик и усы. – Все играетесь? – спросил меня продавец. Ну почему мы так всех раздражаем. Почему? – Да нет, – ответил я, примеряя парик перед зеркалом. – Банк иду грабить. – Я приклеил усы. – По-моему, меня трудно узнать? Продавец усмехнулся, явно не понимая до конца: прикалываюсь я или всерьез? Я посмотрел на охранника. Это был толстый пожилой дядька, который явно плохо бегал. Он сидел на стуле и клевал носом. Я отошел от зеркала, еще отошел… Короче, убежать из магазина было не трудно. Не, ну не стану же я тратить свои деньги так бездарно? Правда, пока бежал, немножко расплескал воды из ляговоза. Но… Бесплатный тубзик в «Макдоналдсе» всегда к вашим услугам! В «Макдоналдсе» я посмотрел на себя в зеркало и очень себе понравился: на меня смотрел пожилой дядька с длинными серыми волосами и при усах. Потом я пошел на свалку. Свалка – это такое место, где всегда можно найти все, что тебе необходимо. Мне была до зарезу необходима палка. Нашел несколько. Взял самую грубую. Оперся на нее и захромал к родной школе. Я был убежден, что меня никто не узнает. Все-таки это было прикольно: прийти в родную школу другим человеком и прямо на первом этаже, за раздевалкой, увидеть собственный портрет, угол которого отделяла черная полоска. …Я оторвался от мака. Фигня. Фантазия отказывалась работать. Это тебе не история про Ленку: плохо придумывается. И воровать я никогда не буду: не потому, что такой прям уж честный, а потому что трус. Тырить из магазина я бы испугался. И в школу меня не пустил бы охранник. Пришлось бы уговаривать. А если бы я с ним разговорился – прокололся бы наверняка. Прокалываться неохота: охота поглядеть, как меня будут хоронить и как они все там станут по мне плакать да рыдать. Вот и остается: сидеть в скверике и придумывать всякие дурацкие истории. Эх! Придумывать даже всякую фигню оказалось интересней, чем тусоваться в городе одному. Я почему-то был уверен, что если один выйду в город, всякие-разные приключения набросятся на меня, как бабы на Стаса Михайлова, и будет мне интересно. Но меня никто не видел и не замечал. Так было и до того, как я умер, и теперь. Ничего не изменилось. Достал Лягу, посадил на ладонь. Она глядела на меня своими выпуклыми глазами, словно спрашивая: – И чего? Ответа у меня не было, и я снова опустил ее в ляговоз. День перед моими похоронами тянулся медленно и глупо, как жвачка. Я попробовал сочинить стих. Но даже это у меня не вышло. Стих – это ж такое дело: хочет – придумывается, а хочет – ни фига. Мне было сонно и лениво. Вокруг меня все время сновали люди, и это раздражало. Никто на меня не обращал внимания, и это взбешивало по полной. От тоски я пошел в кино. – Что это у тебя? Лягушка? – спросила билетерша. – Не ускачет? С животными вообще-то в зал нельзя… Кроме меня, на этот сеанс купила билеты еще одна парочка – нас всего было трое. – Чё, пойти билет сдать? – спросил я. И, чтобы успокоить билетершу добавил. – Она не животная, она лягушка. Это совсем разные вещи. Билетерша мне поверила. Кино рассказывало про каких-то ребят, которые спасали мир от неясной опасности. Было так скучно, что довольно быстро я уснул. Мне приснились родители, которые смотрели на меня влюбленными глазами и повторяли одну и ту же фразу: – Как же так, Сереженька? Ну как же так? Сон был приятный и ласковый. Проснулся я, когда зажгли свет. Девушка нервно застегивала блузку, а парень – ширинку. Я вспомнил Ирку, и мне снова стало не по себе. На улице стемнело. |