Книга Украденное лицо, страница 23 – Тара Изабелла Бертон

Она резко оборачивается к нему.

– Вот, – говорит Рекс. – Дай-ка я.

Луиза все еще не может говорить.

Она достаточно долго берет себя в руки, чтобы и ему предложить сигарету.

– Я бы дал тебе платок, – произносит Рекс. – Но, по-моему, в прошлый раз ты его прикарманила.

– Ой, – отзывается она. – Извини.

– Ничего страшного, – отвечает Рекс. – Можешь оставить его себе.

– Лавиния его сожгла.

Луиза затягивается сигаретой. На него не смотрит.

– Ой. – Он тоже затягивается. – Правда?

– Да.

– Ну, ладно, – выдыхает он. – Наверное, я этого заслуживаю.

Затем:

– Ты извини.

– За что? Ты же ничего не сделал.

– Я не знал. В книжной лавке… когда мы познакомились. Не знал, что вы с ней…

– Ничего подобного. – Еще одна жадная затяжка. – Она натуралка.

– Ой. – И снова: – Правда?

Луиза пожимает плечами.

– Мы обе натуралки. – Ей уже все равно. – Но, знаешь, слышала я, что мужчинам очень нравится, когда девушки-натуралки становятся неразлейвода.

– Да, я тоже слышал. – Рекс сглатывает. – Как у тебя дела, Луиза?

Она ему грубит. А он к ней с добром. Она не может остановиться.

– Мы так классно веселимся. – Луиза стряхивает пепел на перила. – Все эти вечеринки… ты разве фотки не видел?

– Их не пропустишь.

– Конечно, не пропустишь. В этом-то и задумка.

– Что?

– Ничего. Извини.

Наконец, наконец-то Луиза выдыхает.

– Ты извини. У меня… настроение не очень.

– А что случилось?

Она поворачивается к нему.

– Почему она тебя так ненавидит?

Он прислоняется к перилам. Вздыхает.

– Мне здесь не место, – наконец отвечает он. – Послушай… она заслуживает счастья. Видит бог… я не хочу ей ничего ломать.

– Ты ей изменил или что-то такое?

– Нет… нет!

– Ударил ее?

– Нет… в смысле… все не так.

– Тогда что?

– Это не моя тайна.

– Хочешь сказать, что тайна ее?

– А разве не так всегда? – Рекс улыбается, самую малость.

– Я ей не скажу, что ты мне что-то говорил, – заявляет Луиза. – Уж если ты так из-за этого переживаешь. Я вовсе не должна делать все, что она скажет.

– Это глупо, – произносит он. – Даже теперь. Я чувствую, что я за нее в ответе.

– Ну, не ты. Она не твоя проблема. А моя. И мне хочется все знать.

– Послушай, – наконец говорит Рекс. – Я любил ее… по-настоящему. Очень долго. Она и теперь мне небезразлична… даже очень. – Он вздыхает. – Знаешь… она вот такая.

Даже слишком, думает Луиза.

– Когда мы, ну, знаешь… росли, все было так, типа, что есть только мы с ней, понимаешь? В том смысле, что иногда присутствовал Хэл, но он был в школе, и, не знаю… мы нашли друг друга. А когда ты с ней… Господи! Это как наркотик… ты и сама знаешь.

– Да, – соглашается Луиза. – Знаю.

– И ты, не знаю, вламываешься в разные места, вы пишете друг другу тайные письма… в смысле… это лучше всего на свете, но мы учились в колледже, и мне хотелось, понимаешь, делать то, что делают нормальные студенты.

– Вонять выпитым пивом?

– Ну да, конечно.

– Вступить в студенческое братство?

– Ну, студенческие братства в Йеле не очень-то…

– Играть в футбол?

Он позволяет себе рассмеяться.

– Да. Именно что.

Ветер становится ледяным.

– Нам не надо было поступать в один и тот же колледж. В смысле… я говорил ей, что мысль не из лучших… или, не знаю, может, это она меня уговорила, понимаешь ли. И на первом курсе, как бы то ни было, даже на втором, все шло по ее. А потом… это совсем неплохо – желать повзрослеть.

– Осторожно, – предупреждает Луиза. – Ты можешь об этом пожалеть.

– Я ждал до рождественских каникул. Мы об этом поговорили. И казалось… хочу сказать, что она восприняла это нормально. Она не сорвалась или что-то такое. Вела себя спокойно. Потом через два дня она звонит мне в два часа ночи и говорит, что она в Центральном парке, проглотила пригоршню таблеток, стащила водный велосипед, и хочет, чтобы я примчался и разыскал ее.

– Водный велосипед? Правда?

– Говорю то, что слышал, – отвечает Рекс. – Слушай… может, теперь это смешно… но тогда было не до смеха. В смысле… она съехала с катушек, проглотила горсть мамашиного снотворного, прихватила бутылку джина и все пыталась меня убедить, что я должен поступить так же.

– На полном серьезе?

Рекс медлит с ответом.

– Да, – наконец отвечает он. – На полном серьезе. Она сказала мне, что… что я обещал любить ее вечно, что ей не хочется жить в мире, где люди не держат своих слов, и я тоже не должен хотеть так жить. В мире… Господи, не знаю.

– В мире футбола.

– Футбола, – соглашается он, и они оба улыбаются, поскольку это почти что так. – В любом случае именно тогда она ушла в академку по состоянию здоровья. И в ней и останется. Пока родители не перестанут платить за обучение. Или, знаешь, она возвращается. Из творческого отпуска. А до тех пор, понимаешь, я повсюду стану с ней сталкиваться. – Рекс вздыхает. – Я сам во все виноват. Надо было догадаться, что она появится здесь сегодня вечером. Я даже не собирался приходить… но Хэл настоял. Нельзя допустить, чтобы пропадали абонементы Генри Апчерча.

– Боже упаси.

У фонтана Линкольн-центра появляется уличный музыкант. Луиза его знает. Он играет там каждый вечер после оперы, и каждый вечер он играет что-то узнаваемое из оперы – так и зарабатывает на жизнь. Теперь он наигрывает из арии «Ах, я хочу жить в этих грезах».

– Знаешь, что мне смешно? – спрашивает Рекс.

– Что?

– Иногда мне кажется, что она права. – Он смеется. – Типа… Разумеется, я не жалею, что не сделал этого или чего-то вроде. Я не псих.

– Конечно, нет.

– Мне нравится моя жизнь. Вот только… – Он делает глубокий вдох. – Что сказать? Она заварила очень интересную кашу.

– Она сама очень интересный человек.

Он смеется.

– Хочу сказать… люди все-таки должны держать слово. Наверное. В идеальном мире мы все бы так поступали.

– Наш мир не идеален, – отвечает Луиза.