Онлайн книга «Из школы на фронт. Нас ждал огонь смертельный…»
|
Я смотрю на Петунина. Он слушает Шулейкина и кивает головой. — …Самая низкая успеваемость по письменному русскому… Был Виктор Павлович… Катастрофа… — Был я на уроке, — говорит Виташа, — и не на одном… Скажи им, Виташа, скажи… — …Такой отсебятины я еще не встречал… Для чего же существует Министерство просвещения, а? — Может быть, мне уйти?! — вскакиваю я. — Может быть, вы мне договорить дадите? — говорит мне Виташа. — Спокойнее, — говорит Петунин. — Вот так он всегда, — говорит Мария Филипповна. Ну погодите, погодите же!.. — Вы хвастались ученикам, — говорит мне Шулейкин, — что вам на всех наплевать, что у вас своя, мол, голова на плечах, что программы — это чепуха… — Кто вам сказал? — говорю я. — Это не важно, — говорит он. — Я говорил, что программу нужно дополнять! Я говорил, что очковтирательство… — я кричу. — А зачем кричать? — спокойно говорит Шулейкин. — Умейте ответ держать, — говорит Мария Филипповна и смотрит на Петунина. А мне плевать на Петунина! Плевать!.. — А может быть, вам пора ответ держать, Михаил Андреевич, — негромко говорит Петунин из своего угла… Становится ужасно тихо. Дым папиросный уносится к потолку. Виташа подталкивает меня под бок. У Марии Филипповны белеют губы. — Вы оскорбляете учителя, не имея на то основания, — говорит Петунин Шулейкину. — У меня все факты… Вот, — говорит Шулейкин и показывает кипу бумаг. — Без фактов нельзя вести серьезный разговор, — говорит Петунин. — Да вот же факты, Петр Сергеевич! — говорит Шулейкин и пытается улыбнуться. — Взяли вдруг и обвинили, — говорит Петунин, — а фактов-то и нету… — Да вот факты, — растерянно говорит Шулейкин. — Эдак мы все друг друга начнем поносить. Что же будет? — говорит Петунин жестко. — Без фактов нельзя. — Я все факты имею, — почти шепотом, безнадежно говорит Шулейкин. — Вы лучше скажите, куда вы деваете контрольные работы, — говорит Петунин, — которые вам лень проверять? Сжигаете, да? Шулейкин молчит. Что это происходит? Меня защищают? — А во что он школу превратил! — кричит Виташа. — Все из-за него перегрызлись. Вы бы посмотрели, как он несправедливо картофельные участки распределял! И всякие разговоры… И на стенках всюду написано: «Кобель». Это о ком? Разве таким должен быть директор?! Шулейкин пунцов, как переспевший помидор. И жалкая улыбка шевелится на его губах. А может быть, он плачет?.. А Виташа кричит, как Шулейкин по ночам прокрадывается к одной вдове… — Это уже сплетни, — тихо говорит Шулейкин. — Продолжайте, Виктор Павлович, — требует Петунин из своего угла. Что делается?! Неужели это всё из-за меня? — Гы-гы, — говорит Маракушев, — а вы ведь, Михаил Андреевич, мне дров нарочно не давали, пока снег не пошел. — Врете вы все, — говорит Шулейкин, не поднимая головы. — Нет, он не врет! — стучит Петунин ладонью по столу. — Гы-гы, — говорит Маракушев. — Вру, вру… А вот не вру! — Так ему, гаду, — шепчет мне Виташа. — Допрыгался… Что делается!.. Шторм. Ураган. Корабль сейчас на дно пойдет. Во все дыры вода льется. А тряпочки поверху плывут… Кто прав? Кто?.. Почему я тоже не кричу? Что, Шулейкина жаль? За что мне его жалеть? Топите его! Топите! Пусть знает! …А потом я догоняю Петунина в коридоре. — Что же теперь будет с Шулейкиным? — говорю я. — Теперь что, снимут его?.. — Решение облоно о снятии есть, — говорит он. — Почему «теперь»? Засиделся Шулейкин… — Значит, это всё из-за меня? — говорю я. — А при чем здесь вы? — говорит он, и смотрит куда-то мимо меня, и быстро уходит прочь. Все расходятся. Почти никого не осталось. Только Шулейкин стоит у дверей учительской. Курит. И Мария Филипповна стоит рядом. И я слышу: — Да вы успокойтесь, Михаил Андреевич… — А я и не волнуюсь, Мария Филипповна… — Вы не обращайте внимания… — Да что вы… — Мало ли что говорят… — Вы сами успокойтесь, Мария Филипповна… — Как они это нехорошо!.. — Ничего, ничего… Пустяки… Уже пять дней прошло, как Шулейкина сняли. Нового директора пока нету. Обещали прислать. Экзамены на носу. Клара Ивановна пока робко командует. Все ходят тихие. — Как же теперь Шулейкин будет? — говорю я Марии Филипповне. — Уедет? — Зачем же ему уезжать? — удивляется она. — Да трудно ведь… Быть директором… Теперь насмешечки… — Я с ним говорила об этом. Я ему говорю: «Вам бы лучше уехать, Михаил Андреевич…» — а он мне: «Зачем мне ехать? И куда мне ехать?.. Что, учителем не могу работать?..» Да и вообще, я давно знаю… — она говорит шепотом, — он ведь не очень-то директорством своим дорожил… Он ведь не хапуга… — Хапуга?.. — Ну, он покой любит. А директору-то, знаете?.. Каждому ведь свое. Директором надо быть энергичным. Правда? А он книжки любит читать… Помечтать. Теперь почти вся школа взялась рыть ямы и столбы устанавливать. Уже десять столбов вкопали. Маракушев посмеивается: — Гы-гы… А мне свет ваш не нужен… Я и с лампой хорош… — Эх вы! — говорю я. — Ученики мозоли натирают… А вы?.. — Гы-гы… — смеется он. — Молодым везде у нас дорога… Но он приходит все-таки. — И вы здесь, Михаил Андреевич? — удивляется он. — А что ж тут странного? — говорит Шулейкин из ямы. — Да вроде бы директором были… Неудобно, должно быть… — А вы помогайте лучше, — говорит Маша Калашкина. А Шулейкин ничего не говорит. Он роет. Почти одной левой рукой. Правая у него какая-то странная… * * * — Вы все-таки решили уехать? — говорит мне Шулейкин. Мы сидим на круглом гладком бревне под вековым дубом. Сквозь свежую листву ударяют тонкие солнечные струи. В поселке тишина. Ваня Цыганков сидит рядом. Он в резиновых сапогах. Рядом с ним — Коля Зимосадов. — Решил, — говорю я. — В город тянет… Я ведь бродяга, — я смеюсь. — И вообще дела всякие. В газету меня зовут. — Да, — говорит Шулейкин. — Вон и учителей новых прислали. Все с высшим образованием. — Нам бы еще печи в школе починить, — говорит Ваня Цыганков. |