Онлайн книга «Духи рваной земли»
|
Желтый прямоугольник проскользнул через узкое отверстие двумя футами ниже обособившегося глаза Брента. – Долорес, передай ей. – Сама возьму. – Иветта откинула одеяло и встала. Комната начала таять и растекаться. Она сосредоточилась и, увидев, что вещи загустели и уплотнились, добрела до брата, схватила конверт, проковыляла назад к кровати и без сил, отдуваясь, рухнула на нее. – Не думал, что ты можешь ходить, – заметил Брент. – Есть причина. Ковбой многозначительно посмотрел на Долорес. Усилие далось Иветте нелегко: гулко колотилось сердце, на границе зрения вспыхивали яркие пятнышки. Влажные и слабые легкие втянули стылый ночной воздух и содрогнулись. Долорес посмотрела на брата. – Я останусь с ней. – Обними ее. Иветта осмотрела конверт. – Почему здесь не указана фамилия? Почему не Апфилд, а просто Иветте? Ни брат, ни сестра не ответили. Долорес села на койку и правой рукой обняла ее за плечи. Брент отошел от бойницы и исчез. – Почерк точно его, – сказала Иветта. – Письмо написал он. Хормейстерша перевернула конверт, просунула под клапан пальцы и достала несколько листков, забрызганных бурыми каплями. – Кто-то испачкал его. – Она положила конверт лицевой стороной вверх. – Наверное, Брент пролил кофе или табак сплюнул… Сэмюэль такой брезгливый. Долорес промолчала. Иветта развернула листки и увидела, что их много, и что все заполнены изящным каллиграфическим почерком ее мужа. Взгляд пробежал к верхним строчкам. Вынужденное, но правдивое признание человека, который был Сэмюэлем С. Апфилдом IV. Девятый вариант. – Господи Иисусе, – воскликнула Иветта. – Пока меня не было, он нашел себе новую жену! Нахлынули слезы. – Так вот оно что, это прощальное письмо… Вот почему мне никто ничего о нем не говорит… Долорес молчала. Хормейстерша вытерла глаза и начала читать. Краткое предисловие Тебя, моя супруга, наверняка заинтригует – а может, и вовсе собьет с толку – количество набросков, предшествовавших законченному документу, находящемуся сейчас у тебя в руках. Я все объясню. Меня попросили написать письмо с изложением моих ошибок, моего предательства, твоего похищения и моих последующих действий. В предыдущих версиях признания – первых пяти набросках – некоторые пассажи, реминисценции и отдельные определения были расценены Редакторами как жалостливые мольбы о прощении. Редакторы решили, что я никоим образом не должен пытаться вызвать твое сочувствие, и я согласился с ними, хотя, пожалуй, манера, в которой они доносили свои критические замечания до автора, то есть меня, могла бы все же быть иной. Шестой, седьмой и восьмой наброски знаменовали новое, творческое направление признания, поворот к литературной форме, в особенности после того как стало окончательно ясно, что этот труд, по всей вероятности, станет моим последним обращением к тебе – и, по сути, к миру. Глаза Иветты расширились от ужаса. – Что с ним случилось? – Волна отчаяния и паники встряхнула исхудавшее тело. – Что случилось с мужем? – Мы с Брентом все тебе расскажем, когда прочтешь, – ответила Долорес. Сдерживая тошноту и страх, Иветта вернулась к дрожащему в руке листку. Редакторы сочли, что эти более поздние наброски переполнены извинениями, и предложили заменить такого рода места астериском (*), так что в настоящей версии соблюдается это условие. Кроме того, есть несколько тем, которые я не могу раскрыть в полной мере в силу ограниченности времени, предоставлямого мне за письменным столом, и потому я оставлю заметки (заключая их в скобки), предполагающие возможные будущие уточнения, если мне случится дожить до авторства десятого варианта. Должен также указать, что Редакторы перечеркнут строчки, которые покажутся им нежелательными или неуместными, и тебе рекомендовано пропускать исключенные подобным образом слова и фразы. В нижеследующем исповедальном очерке нет ни слова неправды. Ты заслуживаешь знать, как все случилось.* Дорогая Иветта, В начале декабря 1901 я получил пару телеграмм с новостями относительно перспективных предприятий, в которые я инвестировал наши многолетние сбережения. В первой телеграмме говорилось о разрушительном обвале, случившемся на нашей медной копи в Аризоне, и о гибели двух несчастных, оказавшихся в результате обрушения в подземной западне. Сразу после этого жуткого происшествия толпа разгневанных рабочих схватила и жестоко избила управляющего, которого они настойчиво предупреждали об опасности несколькими неделями ранее. Возмущенная толпа захватила денежный ящик с выручкой за последние три месяца и удалилась вместе с ним. Я так и не узнал, почему эти деньги не были положены на депозит в банк Финикса, как предписывала инструкция. Так или иначе, деньги пропали, управляющий стал инвалидом, а половина наших сбережений превратилась в дым. Во второй телеграмме, полученной через два дня после первой, сообщалось, что восемнадцать сотен коров, купленных мной у Джеффри О’Мэллори, заболели на полпути из Монтаны в Колорадо, и их пришлось забить всех без исключения. Мы не только потеряли все вложенные в скот деньги, но и остались должны ковбоям, заплатить коим предполагалось из заработанного на животных. Два надежных проекта, в которые я инвестировал большую часть наших сбережений, полностью провалились в течение одной недели, и всех оставшихся денег – шестисот долларов в «Сберегательном банке Сан-Франциско» – не хватило бы даже, чтобы рассчитаться с погонщиками. Мы разорились. ( Через два дня после получения второй телеграммы приехала твоя сестра Долорес – отпраздновать с нами Рождество и Новый год. Я решил не извещать тебя о наших несчастьях, дабы не огорчать ее и не омрачать грядущие праздники. К тому же я надеялся, прежде чем вовлекать тебя во все это, достичь хотя бы некоторого улучшения. Мои тревоги и страхи усугубила телеграмма от босса ковбоев, обещавшего приехать в Сан-Франциско за деньгами, которые я задолжал ему и его работникам, если вопрос не будет решен незамедлительно. Поскольку всей необходимой суммой мы не располагали, я решил вовсе не отвечать на требование расчета. Всю последующую неделю, пока мы развлекали твою сестру, показывая ей достопримечательности Сан-Франциско, я обдумывал варианты действий. Ты, наверное, помнишь, как упрекала меня в отстраненности и невнимательности, и теперь знаешь причину моего беспокойства и озабоченности. |