Онлайн книга «Духи рваной земли»
|
За четыре дня до Рождества Христова я получил телеграмму от босса ковбоев с известием, что он и шестеро его людей «выехали в Сан-Франциско за (своими) деньгами и настроены задать мне трепака за все причиненные неудобства. Счастливого Рождества!». Опасаясь, что ковбои или какой-нибудь судебный чиновник обратятся напрямую в банк, я снял все наши деньги. Теперь ты, несомненно, поймешь, почему я разразился слезами, когда ты сообщила, что приготовила мое любимое блюдо.* Нелегко наслаждаться гусем, фаршированным каштанами и беконом, когда тебе грозит денежный, физический и супружеский крах. Не мог я предложить тебе и физического тепла, как всегда делал на протяжении ухаживания и брачной жизни.* Ты, конечно, помнишь, что на том обеде присутствовал наш друг Дэвид, который, когда мы перешли выпить шерри в нашу маленькую гостиную, выказал явный интерес к твоей сестре, но получил от нее отказ. После этого настроение его заметно упало, и я вызвался проводить его домой, оставив тебя с Долорес, чтобы вы могли поговорить наедине и, может быть, отойти ко сну, если вас одолеет дремота. Ты помогла мне с пальто, нашла мой котелок и поцеловала в губы. Я заглянул в твои нежные голубые глаза и едва удержался от рассказа об обрушившемся на нас несчастье. Если помнишь, я ничего тогда не сказал.* Мы с Дэвидом вышли из квартиры, спустились на три лестничных пролета, открыли переднюю дверь, и в лицо мне ударил ледяной зимний ветер нашего приморского города. Наклонив голову, я брел с другом по холодным авеню, пытаясь поддержать обрывочный разговор, вспомнить который теперь трудно из-за чрезмерного употребления за обедом шерри. Знаю, что дважды я собирался довериться Дэвиду, но не решился из страха сорваться и устроить истерику у людей на глазах. На улицах шипели газовые фонари, и в их неестественно ярком свете тени казались еще темнее. Я проводил Дэвида до его квартиры и, едва оставшись наедине с собой, расплакался. Все наши сбережения пропали, и меня ожидало жестокое наказание. Я подумал, что тебе, вероятно, придется вернуться домой, в Техас – место, где меня определенно не ждали, – и ощутил полнейшее отчаяние. – Ты должен был рассказать мне, – вслух сказала Иветта. Я сунул озябшие руки в карманы, вцепился в оставшиеся сбережения – то единственное, что отделяло нас от презренной бедности, – и направился к центральной площади. – Нет. – Хормейстерша знала, куда пошел ее супруг. – Нет. В современном мире у церкви много соперников. Салуны и бордели – это кичащиеся безвкусицей места, где еженощно совершаются отвратительные прегрешения, однако же я уверен, что казино суть заведения, где чудесным образом сбываются самые невероятные и опасные надежды. В игорном притоне человек может изменить всю свою жизнь – при помощи решительности, умения и щепотки удачи – и достичь достойного положения. За игровым столом поверженный несчастьями может снова подняться. Счастливо упавшая кость или удачные карты – все, что требуется, чтобы выплатить долг и угостить ковбоев щедрым обедом из морских даров, тем самым полюбовно завершив сделку. Такие вот иллюзии – питаемые алкоголем и отчаянием – и превращают игрока поневоле, подобного мне, в человека, готового рисковать деньгами, которые даже не принадлежат ему. (Редакторы потребовали отметить, что ни депрессия, ни опьянение, ни отчаяние не могут оправдать моего недостойного поведения.) Я вошел в казино и сразу же направился к столу для блэкджека, игры, которую я хорошо знал и в которой достиг некоторого скромного уровня мастерства. За столом для покера сидел мужчина, которого я видел в церкви, и двое незнакомцев. В продолжавшейся около часа игре я в примерно равной мере выигрывал и проигрывал. Затем к нашей компании присоединился поразительной наружности хорошо одетый одноглазый джентльмен, выглядевший моложе, чем позволяли предположить его белые волосы. У Иветты свело живот. Одноглазый джентльмен представился как Грис, что, полагаю, в переводе с испанского означает «серый», но фамилии не назвал. Он также заявил, что происходит из Испании, хотя совершенное владение нашим языком ни в коей мере не выдавало в нем иностранца. Один из игроков, толстенький чудаковатый старикашка в треснувших очках, поднялся со стула и удалился, явно показывая свое отношение к небольшой ссоре, случившейся несколько лет назад между Америкой и Испанией. Мы сыграли еще несколько партий, в которых я потерял сто долларов, тогда как Грис выиграл вдвое больше. Видя мое беспокойство, он угостил меня выпивкой и посоветовал уйти, пока я не проиграл еще больше. Я поблагодарил его за угощение и совет, выпил бурбона и продолжил спускать наши сбережения, сократив их до шестидесяти долларов, что составляло менее десяти процентов той суммы, с которой я пришел в казино двумя часами ранее. Грис забрал выигрыш, оказавшийся весьма значительным, и пригласил меня в гостиную, где какой-то старик играл на пианино, а женщина-негритянка исполняла чечетку в деревянной обуви. Я принял приглашение. Испанец купил мне еще один бурбон, от которого я сначала отказался, но потом выпил. После этого он спросил, что меня беспокоит. Я рассказал обо всем, что случилось со мной за последний месяц. Признание далось легко. Я рассказывал о своих бедах, изливал горести незнакомцу, человеку не бывшему частью моей повседневной жизни и выказавшему по отношению ко мне необычайную доброту. – У вас есть фотография вашей жены? – осведомился Грис, когда я облегчил душу изложением своих несчастий. Взгляд его при этом ни на секунду не оставлял бешено стучащих ног чернокожей танцовщицы. Я достал из жилетки бумажник, а из него – фотографию, сделанную на нашей свадьбе, Он вернул мне фотографию. – Она очень красивая. – – Вернемся к покерному столу? – предложил Грис. Разница между шестьюдесятью долларами и полным банкротством ничтожна, и я согласился, обратившись по пути к Господу с молчаливым обещанием, надеясь на божественное вмешательство. |