Онлайн книга «Самая страшная книга. Призраки»
|
– Я у вашего Викулы был, – сказал он, болтая в графине водку. – Правда, что он бесами одержим? Амалия пожала плечами. Запустила ноготки в седую поросль на торсе следователя. – Да ты и сам одержим, дядя. Какому дьяволу служишь, а? Он окропил водкой курчавый треугольник ее паха. – Этой дьяволице служу. Навалился на Амалию медведем. Она засмеялась, подставляя себя поцелуям, запела: – Полюбила я соколика, да не франта-алкоголика. Полюбила я любовничка. Полицейского чиновничка. За бутылку «лисабончика». Дареный крестик мотался по взмыленному телу, и, целуя твердые соски, Кержин тыкался в Спасителя губами. – По макушке его гладила, плешь любезному помадила… Ойкнула, когда Кержин резко перевернул ее на живот. – Возьми цитру, – сказал он в короткостриженый затылок, – играй и пой, блудница, чтобы вспомнили о тебе. – Чудной ты, дядя, – прошептала Амалия. – Это не я. Это Исайя. Ему приснился врач Антонов, наклонившийся к нему вплотную, всматривающийся в его зрачки. Воскресным днем он арендовал красавца рысака и подался верхом на запад. Оставил в дверях карту с пометкой. Если не воротится к понедельнику, посыльный найдет ее, а Штроб пошлет агентов. У залива шуровали землекопы. Тарахтели к дачным поселкам конки, коляски, груженные праздной публикой. Было пасмурно, но без мокроты. Идеально для охотников и художников. Не покойный ли отец примостился на стульчике у скошенной межи, фиксирует кисточкой косматые тучи? Восьмилетний Адам погожим июльским полуднем наведался к отцу на пленэр. Застиг его под ивой со спущенными портками. Тетя Мэри, мамина кузина, вскриками подначивала отца, млела в объятиях, и мальчик выронил кувшин: белое-белое молоко впитывалось в черную почву. Были зазимки, утренние морозцы уклочили листву. Колыхались по ветру рощи, живописные урочища. Зеленые озими перемежались с островками, золотистыми и красными, до липового оттенка аделаида. Над буреющим яровым жнивьем с полосами гречихи парили утки. Пахло псиной и вянущим лесом. Сворачивая на вертлявые проселочные дороги, Кержин постепенно удалялся от запруженного тракта. Под обугленным остовом смолокурен отобедал лепешками на юраге. Мысли занимал Краакен. Чертовщины было в избытке: кровосос, юродивый старик, умудрившийся бредовой болтовней внушить тревогу, чухонская деревня… Пресловутым кладом могли оказаться раскольничьи или масонские книги, беспоповщинские свитки. А что для Адама Кержина сокровище? Сны без кошмаров и мертвый убийца Уваровой. «И Господь говорит: сделаю тебя кровью, и кровь будет преследовать тебя»… Он спешился на берегу Вуоксы, приладил к поясу керосинку. Привязал рысака. Тут было пруд пруди березок, хилых, вскормленных болотами. Осинки накренились веточками к рыжей взвеси. Куда ни глянь, коварная топь, берлоги болотниц, замаскированные водомоины. На горизонте – песчаные гряды, вздыбившиеся корабельными соснами. Жабы квакают заунывно… Кержин брел по пружинящему мху, сучковатой палкой щупая тропку. Налегке, будто сбегал от мира в бескрайнюю пустошь. Пару раз едва не искупался, оскользнувшись. Деревня показалась из-за всхолмья. Два десятка домишек, сгрудившихся у реки. И действительно огородились – болотами и кочками. Случайно не набредешь. – Краакен, – промолвил следователь, и лягушки вторили ему: кра-а, кра-а-а. Похолодало, ошпарило дымкой. Туман заклубился вихрами. Тучи пожрали солнце. И без того мрачная деревня стала поистине зловещей. Пейзаж, словно сошедший со страниц романов Анны Радклиф. Вместо руин аббатства – грозная масса каменного амбара в устье. Прилив шипел и рокотал, лакал пробоины стоящих на стапелях суденышек. Кержин спустился к центральной улице. Утлые срубы сгнили, бревна развалились. Избы осели, от подоконников до земли – меньше аршина. Из щелей в ветхом тесе топорщился бурьян. Крыши зазеленели сорными травами. Кержин почувствовал каждой порой: он не один, во тьме за ставнями кто-то есть. – Выкуси, вымя… Он достал револьвер, зажег керосинку. Взобрался на порог калечной избы. Застонали некрашеные полы. Фонарь с усилием отталкивал мрак. Воняло тиной. Стены потускнели от желтого налета. Половицы раздались, образуя зазубренные капканы. Покоробленное меблишко – стол да шкаф – поросло бородатым илом. В полу зияла скважина. По законам Радклиф там должен быть склеп… Кержин посветил фонарем. Непроизвольно отпрянул. Ожидания оправдались. В неглубоком подполе лежали человеческие кости. Череп закатился под доски, лишь белел фрагмент затылка. Грудную клетку пронзал кол, свежая влажная кора. Пригвоздил скелет к дну ямы… Кержин взвел курок – и в тот же момент снаружи скрипнуло. Следователь затаил дыхание. Осторожно пересек комнату. Припал к трухлявой раме. Улица изобиловала тенями, но одна имела совершенно четкие контуры. Из здания напротив выбрался лысый здоровяк в тесной шинели караульного. С лопатой наперевес и палками-кольями в заплечном мешке. Он поглядел обеспокоенно на сереющее небо и спешно зашагал к соседней избе. «Попался, голубчик», – осклабился Кержин. Выждав, он под сенью домов прошмыгнул к засоренному двору. Крыльцо прохудилось до дощатой груды. Засырелые бревна выпятились веером. В чреве избы шаркал убийца. – Андрон Козмин! Кряжистая фигура замерла посреди горницы. – Вылезай. Лопата стукнулась о пол около щетинистого пролома. За ней – пучок кольев. Кержин впервые услышал голос солдата. – Зря ты пришел. Говорил Андрон, будто рот набил кашей. – Знаешь, что это за деревня? – Знаю-знаю. Чудес полон лес. Чудесам верим, чудесами серим. Вылезай на солнышко, друг. Андрон встал в дверях. Он был бледен и истощен, от век расходились радиусами какие-то жильные нити, и все обличье пульсировало с ними, скукоживалось и распрямлялось. Нос напоминал формой подкову, и лысая голова казалась головой летучей мыши. – Не навредят мне пули твои. И креста на тебе нет. – Тебе, что же, крест жжется? – спросил Кержин, стараясь не выдать истинных эмоций, липкого будоражащего страха. Желания мчаться галопом из проклятого Краакена. – До нутра прожигает, – сказал солдат. Под мясистыми губами как жернова двигались челюсти. – Я золото искал, а нашел голод. Укусила бестия. Он поднял руку. Над костяшками алел полумесяц шрамов, точно кулак побывал в пасти хищника. Но не из-за шрамов вздрогнул Кержин. Пальцы солдата венчали узкие пластины, вроде устричных створок. Когти, способные вспороть живот. |