Онлайн книга «Повиливая миром »
|
Худо ли, бедно – но яхта бросает якорь, и тут выясняется, что в команде есть третий. Это микроскопический йоркширский терьер. Тоже, видимо, женского пола, так как макушку млекопитающего венчает бант. Сарказм повисает в воздухе. Греки даже больше не комментируют, ограничиваясь жестами. Я спускаюсь по трапу в море. Те же действия производят и немки. Йорк в панике мечется по площадочке на корме, откуда сошли в бездну его хозяйки. Йорк визжит и подпрыгивает. Греки безжалостно хохочут. И тут немки, отплыв метров пять от своей яхты, начинают дурачиться и «топить» друг друга. Визжа при этом громко и натурально. Йорк перестает метаться и замирает. Крошечное тельце вытягивается в струну, в йорковых глазенках плещется настоящий страх. Песик подвывает, балансируя на краю, и видно, что игра ему непонятна, а понятно, что случилось что-то кошмарное и хозяева гибнут. Потом, сжавшись от ужаса в комок, напрягается – и прыгает в воду. И отчаянно, борясь с мелкой теплой волной, гребет на помощь своим «тонущим» людям! На нашей яхте повисает молчание. И только я ору заигравшимся немкам: «Ladies, your dog! Your dog!!!» Немки оборачиваются, вопят от ужаса и кидаются на выручку микроскопическому спасателю. – Видела? – назидательно спрашивает капитан. – Главное – не размер. Дух, вот что главное! На обратном пути, лежа в шезлонге на носу яхты, я примеряю это изречение к разным аспектам жизни. Изречение кажется универсальным. * * * Пустой пляж. У самого прибоя – греческая мама и греческий сын. Сын – мелкий. Года три от силы. Но серьезный чрезвычайно. Искупавшись, мальчик решает изменить местоположение Эгейского моря. Для этого метрах в трех от прибоя он выкапывает ямку и принимается с усердием и упорством носить воду из Термического залива в свою ямку. – Что ты делаешь? – спрашивает мой Гоша. – Я переношу море, – следует ответ. Время идет, мальчик работает. Потом, наконец, останавливается и озирает морскую гладь. Следует признать, что, по видимости, воды в Термическом заливе не убавилось. Мальчик хмурится, и я готовлюсь услышать рев. Рева нет. Вместо этого ребенок что-то говорит маме, и мама принимается собирать вещи. – Что он сказал? – спрашиваю я. – Он сказал: пошли обедать. После обеда он вернется и перенесет остальное. – Спроси, как его зовут? В ответ слышу: – Христос. С ударением на первом слоге. * * * В барчике у самого моря – навес, пяток столиков, пожилой грек по очереди с дочкой и сыном варит кофе и наливает желающим узо (при добавлении льда анисовая водка становится непрозрачной и белой, как море на закате). В баре завалялась бутылка рома. – Кто его купил? – сетует грек. – Пить эту дрянь тут некому. – У вас есть кока-кола? – осведомляюсь я. Кока-кола есть. Настоящая, в стеклянной запотевшей бутылке. – Давай лед! – командую я. Пожилой грек, Гошин здешний юрист, на старости лет поймал жар-птицу. Это бывает. Много лет был женат на хорошей греческой женщине, нарожал детей, года два как овдовел – и вот оно. Не ждали. Ему изрядно за шестьдесят, ей – сорок пять. Она – американка. Есть такая порода, не первый раз вижу. Тощая и плоская как доска для винд-серфинга. Ноги от зубов. Стрижка короткая, ежиком. Волосы белые, улыбка от уха до уха. Татуировка на предплечье: «Живи быстро, умри молодым». Одета в джинсы до колен и драную майку с компаньеро Че на спине. От перечисления тех мест, где она жила, разыгрывается морская болезнь. – Ты будешь мешать это с кока-колой? – удивляется юрист. – О, Куба-либре, – хохочет Жар-птица. – Что такое кубалибре? – интересуется юрист. – Пей, Яни, – говорю, – раз уж такая история – пей! Куба-либре имеет успех. Нас спрашивают, почему это так называется. Я по-английски рассказываю про революцию, Фиделя, Че Гевару. Американка переводит на греческий. – Бандит этот ваш компаньеро, – говорит Гоша меланхолически. – Не без того, – вздыхаю я. – Почему это некоторым простительно? – удивляется грек. – Потому, что он красавец, – говорит американка по-английски. Я молча киваю, потягивая через трубочку золотисто-коричневую жидкость. Прибой шелестит мелкими камешками. – Я не понял, что она сказала! – беспокоится грек. – Забей, – советует мой хозяин. Русское слово «забей» грек знает. * * * Море, выглаженное западным ветром до состояния зеркала. Прозрачная мелкая вода. Я сижу в кресле на берегу, наблюдаю жизнь взглядом, который англичане справедливо зовут вакантным. Vacant. У меня на коленях – новый роман Дэна Брауна. Дело идет к развязке, и, как обычно, выясняется, что Грааль – это хорошенькая особа женского пола. Все не так, как предполагалось в начале. В романе фигурируют Данте, чума и дож Дандоло. От одного этого коктейля можно сойти с ума, но ветер, повторю, западный, море тихое… С берега в мелкую волну сходит пожилая немецкая дама. Мы живем под боком у тихого отельчика, и его постояльцы оживляют наш дикий пляж. С немецкой дамой накануне мы перекинулись парой английских слов насчет местонахождения магазинчика с местными товарами. Типикали грик, ю анднрстенд? Немецкая дама трогательна как сама идея Евросоюза. На ней детский плавательный круг и шапочка с ушками на макушке. На ногах у немки тапочки для плавания. С каждым шагом в направлении морской бездны она приседает и говорит что-то про «майн готт». Наконец вода доходит до спасательного круга, и дама начинает панически молотить ногами, пугая стайки мелких золотистых рыбок. Один из тапочков слетает с ноги и уходит в свободный дрейф. Крупная немецкая паника вызывает на лице Гоши ухмылку. – Ничего смешного, – говорим мы с коленом. Мы с коленом хорошо знаем, что перед самым берегом на дне лежат камни, на которые можно неловко наступить, и тогда суставу привет. Гоша лениво поднимается из шезлонга, входит в воду и ловит тапок. Возвращается под громкий «данкешен» и спрашивает меня вполголоса: «Так что, вот эта самая Германия выведет нас из кризиса?» Мне есть что ответить, но море тихое, ветер западный, а завтра утром в Салоники, в самолет, в Москву… |