Онлайн книга «Повиливая миром »
|
– Ты! Ты так ничего и не поняла! Ты так и не оценила! А он! Он ЛЮБИЛ ТЕБЯ ВСЮ ЖИЗНЬ! Он так и не женился! – Нет! Жека! Нет!!! – закричал Дима, схватил в охапку Жеку, и они оба высыпались из автобуса. – Что это было? – спросила дочь. Подумав, я ответила обтекаемо: «Мало ли сумасшедших…» * * * Женская Дружба. Хорошая тема. Гендерная. В общем, не хуже любви… Мою первую в жизни подругу звали Машка Парамонова. Однажды мы пошли на стройку воровать карбид. Вы знаете, что это такое? Я вам расскажу. Это такое вещество, похожее на известку, которое шипит, если бросить его в воду. Простите, химики. Простите. В моем далеком детстве это знали все. Мне было пять лет. Меня привезли осенью в Москву из Евпатории. У меня было светло-бежевое осеннее пальтишко в темно-бежевую клеточку. Белая шапочка. Лаковые белые ботиночки. Белые колготы. 1969 год. Середина, то есть, прошлого века. Мама привезла все это из Германии. Точнее, из ГДР. Была тогда такая страна. Я была самая нарядная девочка во дворе. В чем же был смысл этого шипения? В чем наслаждение и нега? Не могу вспомнить. Стройка. Октябрь. Оттирая пучком травы грязь со всего моего фасада (ибо упала я плашмя), Машка говорит: – Не реви. Может, баба Маня еще и не заметит… Со своей школьной подругой Иркой я дружу до сих пор. Мы были книжные домашние девочки. На санках мы тогда поехали кататься в поисках впечатлений. Зима. Крылатское. Нет, не элитный район, а село. Тогда там было село… Холмы над рекой, развалины церкви, тихое деревенское кладбище. Под горой – источник. Вверх по горе тащится старушка с двумя ведрами воды. Вниз по горе едем мы. Паровозиком. Бэмс! Старушка едет с нами. В моих руках ведро. В руках моей подруги – старушка. Мороз – градусов двадцать. Облитая водой одежда замерзает на глазах, с легким приятным хрустом. – Ничего, – говорит Ирка, – пока дойдем до дому – подсохнем… Моей подруги Ленки уже нет в живых. Тот шар мы надули на мой день рождения. Надули от души. До отказа. А потом стали выдавливать на него краску. Такую фосфорицирующую оранжевую краску из тюбика. Мы надеялись, что шар станет красивее, чем был. Булавка оказалась у нас в руках случайно. – Подумаешь! – утешает Ленка. За исключением обоев и потолка – все можно вымыть… – Мама, это не перелом. Это даже не растяжение. Я упала со скейта. Что это такое? Мама, это доска. На колесиках. На ней катаются. Мы катались с Мариной. Марина? Марина тоже упала. Не волнуйся, в травмпункт за нами приедет ее мама… – Это не порез, Мама. Это ожог. Да, на ноге. Да. На нее упал мотоцикл. Это вышло потому, что на дорогу вышел лось. Я была не одна. Я была с Юлей. Она упала с мотоцикла. Йод? Йода нет. Он был, но теперь кончился. Я намазала его на спину Юле. – Мама, не волнуйся, это даже не авария. Это был автобус. Зато он не сшиб меня в кювет. Царапину на крыле можно замазать… Я не одна. Я с Васей. Она поможет мне заменить колесо… – Мама, я не могла подойти к телефону. Я была за штурвалом самолета. Мама, я не одна. Я с Наташей. Мама, не кричи. Это был очень маленький самолет. И он летел низко. И мы уже приземлились… А вот так, чтоб сидеть на разложенном диване с ногами, лопать конфеты, перебирать парфюмерные флакончики и сплетничать о мальчиках… Было и такое в моей жизни, дамы и господа. Это было прекрасно. Вовка, как мне тебя иногда не хватает… * * * В последнее время я все чаще вспоминаю этого кубинского парнишку. Все мы были в ту пору немножко чокнутыми. Вероятно, нас всерьез обработала коммунистическая идеология. Мне, правда, кажется, что и мы ее неплохо отделали. Например, в моем случае… Пожалуй, сделаю тут небольшое лирическое отступление. В пионеры меня приняли как всех. А вот в комсомол… Насчет комсомола у меня были сомнения. Дело в том, что к моим шестнадцати годам я была не просто революционером, а бунтарем, анархистом и, если позволите так выразиться, террористом-теоретиком. Над моим столом висел привезенный кем-то с Кубы портрет компаньеро Че. Неправдоподобно красивый бандит щурился сквозь клубы сигарного дыма. Надпись на фото гласила: «От астмы мне помогает только порох!» С противоположной стены смотрели товарищ Мао, Дин Рид и Виктор Хара. В отсутствие интернета портрет Троцкого мне достать не удалось. Стоит ли удивляться тому, что СССР образца примерно 1978 года не устраивал меня совершенно. О чем я и сообщила всему личному составу бюро ВЛКСМ Киевского района столицы. – И что же именно вас не устраивает? – дрожащим от возмущения голосом спросил секретарь. – В основном, – ответила я, – меня не устраивают трусость, оппортунизм и отказ от экспорта революции. – От чего?! – выдохнул секретарь. – От экспорта. Мы предали мировую революцию, отступив от священных принципов классовой борьбы. В комсомол меня приняли после звонка из ЦК ВЛКСМ, организованного моим папой. Папа, в отличие от меня, относился к передовому отряду советской молодежи как к средству поступления в институт. От моей «астмы» помогал только порох… Было лето 1979 года. Мы жгли костры в горах, всерьез спорили о мировой революции, встречали рассвет на морском берегу и пели песни, встав в круг, руки на плечах друг у друга… Лагерь назывался «Орленок». Мальчика звали Рауль. Мальчик был кубинец. Мальчик боялся высоты. Ну просто до ужаса. По условиям задачи, каждый из нас должен был прыгнуть с вышки. С чем-то вроде парашюта. Как-то он там крепился тросом, и прыжок был, наверное, совершенно безопасным. Но вышка была приличной высоты. Кое-кто прыгал. Кое-кто – трусил. Я, например, прыгнула. Мне это ничего не стоило. В ту пору я уже была вполне сформировавшимся человеком, который до слез боится ночных бабочек и общественного неодобрения и при этом довольно-таки равнодушно относится к реальным неприятностям. Рауль прыгнуть не мог. Просто не мог. Его и подняться-то на эту площадку заставили насильно. Заставили – компатриоты. То есть братья-кубинцы. Они волоком втащили трясущегося пацаненка на вышку, инструктор приторочил к нему парашют, а потом один из старших мальчиков ему что-то сказал по-испански. Рауль побелел, затрясся, подошел к краю – и прыгнул. Ему аплодировали. Потом оказалось, что старший сказал: «Ты позоришь Фиделя!» Тогда мне казалось, что Рауль – герой. Сейчас я думаю, что настоящий мой теперешний герой сказал бы в ответ: «Да иди ты к чертовой матери со своим Фиделем вместе. Боюсь, не хочу и не буду!» |