Онлайн книга «Распутницы»
Подруги баронессы прыснули смехом. Фёкла, вся покраснев, опустила голову, уперев взгляд в земляной утоптанный пол. — Что стоишь как истукан?! — топнула ногой баронесса. — Грех какой! — вдруг зашептала Фёкла. — Срамно такое! — Дурёха! Шутка это! Посмеёмся над Егором. — Не буду, — набычилась Фёкла. — Стыдно. — Ах, ты, шлюха! Тварь! — Баронесса вышла из себя и влепила Фёкле пощечину. Девушка чуть не упала, еле устояв. Мари за бочками закусила губу: что здесь происходит? И это душка баронесса? — Невинную из себя корчишь? — Чиста я, барыня, — закрестилась Фёкла, но получила новую оплеуху. — Чиста?! А Ивана Николаевича кто привечает?! Знаю, у вас в семье деньги завелись: отец твой кровать железную купил, граммофон… На какие шиши?! Дрянь, ославлю на всю округу. Велю парням — прямо сейчас всю испоганят, и нет тебе защиты — барин с доктором уехали в хлеба на перепёлок! Бегом к Егору, да смотри, чтобы пришёл! Фёкла, плача, унеслась. — Тупая дура, — выругалась Зинельс. — Она правда с Иваном? — спросила Бескова. — Не человек он, что ли? Мы же вон что творим! — В глазах баронессы вдруг заиграли огоньки озлобления и ревности, сказала стальным голосом: — Все они, купцы да помещики, девок дворовых своим святым долгом считают развратить, кобели. Графиня и пани захохотали. Мари про себя возмутилась — за что она так о папеньке? Вернулась красная как мак Фёкла: — Идёт. — Садись к дырке, — велела баронесса. — Не буду я этого делать, хоть что со мной творите! Ивану Николаевичу пожалуюсь! Зинельс сразу сбавила напор — если Курков узнает о её «потехах»… — Дура! Тебя никто не заставляет что-то делать… Он в дырку заглянет, тебя увидит, успокоится. А мы посмеёмся. — Убьёт он меня потом, — взмолилась Фёкла. — Иван Николаевич не дозволит. Вот тебе три рубля, и успокойся. Ничего плохого Егору мы не сделаем. — Графиня вложила в потную ладошку Фёклы трехрублевую ассигнацию, поощрительно улыбнулась. — Идёт! — насторожилась баронесса. — Тише! Все затихли. За стеной послышались шаги, зашуршали лопухи, Егор выругался. Нагнувшись к отверстию, он спросил: — Феня, ты здесь? — Здесь, — выдохнула ни живая ни мёртвая Фёкла. В дырке заморгал глаз Егора. Фёкла сидела у самой дыры и улыбалась дрожащими губами. Проговорила через силу: — Давай быстрее, а то меня хватятся. — Да, уже готов. Егор засопел, расстёгивая ремень. Барыни, зажимая рот, давились смехом. Замахали Фёкле, чтобы уходила. Девушка бросилась прочь со всех ног. Мари задохнулась от запретного — пани Вешковецкая приникла к стене конюшни, а Егор громко застонал. Вскоре графиня Бескова оттолкнула подругу, тоже какое-то время возилась у стены, а потом подвинулась, давая место Зинельс. Мари была поражена — гадкие, гадкие развратницы! Но как ей самой хотелось находиться с ними рядом, делать то же самое. И было стыдно от этих желаний. Откуда в ней, чистой девушке, эта порочность? Она ведь верит в Бога, даже думать о таком — святотатство! Зинельс, морщась, отвернулась от стены и сплюнула в пыль. — Ещё, Феня! — просил Егор. — Барыни, врач Петр Семенович сюда идут! — покрытая бурыми пятнами, закричала в воротах Фёкла, боясь заходить внутрь. Баронесса отерла губы платочком, подмигнула подругам. Они поспешно пошли из конюшни. — Феня, ну же! — требовал Егор за стеной. Мари, дрожа от страха, вылезла из своего укрытия, опасливо глядя на открытые ворота, прокралась к стене. Боже! Боже! — Давай! — требовал Егор за стеной. — Феня, ещё! Мари вздрогнула — ей в лицо дыхнула весёлая дворовая сучка Тальянка. Она махала хвостом, радуясь нежданной встрече, быстро лизнула Мари в глаз, вдруг обернулась к отверстию, нюхнула и быстро-быстро зализала языком. — О боже! Ты молодец, молодец! — запричитал за стеной Егор. Мари раскатисто засмеялась, до слёз, и побежала прочь из конюшни…» * * * Андрей Андреевич обедал на кухне. Он обкусал копченую куриную ножку, налил в прозрачную чашку кипятка, закрасил его растворимым кофе, стал пить вприкуску с рафинированным сахаром и мягкой булочкой, макая её в пластиковый стаканчик со сливками. В дверь позвонили. Андрей Андреевич отёр рот льняной салфеткой и пошёл открыть. На пороге стояла заплаканная Машка. — Ты что? — удивился Андрей Андреевич. Машка сердито потеснила его. Входя, бросила на тумбочку для обуви свою спортивную сумку. — Из дома сбежала. Не говори отцу, что я здесь. Андрей Андреевич ничего не понимал. Он запер дверь. — А что твой Самсонов? — Он от меня отказался. — Как?! — Так. Послал подальше. — А ребёнок? — Да отстаньте вы все от меня! — вдруг заголосила Машка, всплеснула руками и ушла в зал. Упав на диван, она уткнулась в подушку, продолжая рыдать. Андрей Андреевич стоял перед ней и не знал, что делать. — Успокойся, Маша. Что всё-таки случилось? Машка сердито посмотрела на него, высморкалась и села. Щеки были грязные от размазанной туши. — Самсонов передумал жениться, отец велел идти на аборт. Пьяный сегодня! Орал как бешеный! — Аборт? Он с ума сошел! Прерывать первую беременность очень опасно! — А кому я буду нужна с ребёнком?! — визгливо вскрикнула Машка. — Ты только не кричи. Попей водички. — Андрей Андреевич налил из графина воды в стакан, подал внучке. — Кушать хочешь? — Не хочу. Андрей Андреевич подсел рядом. — И что? — Сбежала из дома. Как он смеет приказывать мне? Это моя жизнь. Мой ребёнок — я сама решу, как поступить! — Что же ты решила? — Не знаю. — Машка опять заревела. Андрей Андреевич был ошарашен услышанным. Её жизнь! Сразу было понятно, во что всё обернётся — связалась с козлом! От Самсонова доброго ожидать — себя подставлять. Вот Машка и влетела. — Внуча, ты не спеши. Неужели нельзя помириться с твоим поэтом? — Не хочу, — перестав плакать, глядя в сторону, потерянно отозвалась Машка. — Ненавижу его! — Ага… Ну ничего. Ты, главное, успокойся. Будем думать. Правильно? |