Онлайн книга «Долгое дело»
|
— Не уважаю я кошек. Хитрые, эгоистичные и мордочки с усиками… Такие и женщины бывают. Вам бы взять и влюбиться, — ничуть не шутил Рябинин. — В кого? — подозрительно спросил комендант. — В женщину, непохожую на кошку. — Я подорвал в себе хорошее отношение к женщинам. — Просто бы женились на хорошей женщине, — приставал Рябинин, обуреваемый взвинченной энергией. — А для женитьбы я потерял квалификацию. — Так и живете в одиночестве? Александр Иванович глянул на пожухшие газоны черными усталыми глазами и начал ввинчивать шуруп: — Одному меньше надо. — Одному нельзя. И промелькнуло, исчезая… …Одному человеку нельзя — один еще належишься на кладбище… Рябинин вошел в здание, миновал свой кабинет и направился к прокурору района. Юрий Артемьевич, видимо, только что вернулся из буфета и стоял у окна, рассеянно пуская дым в открытую форточку. Он мимолетно улыбнулся: — Приступили? — Приступил. — Настроение, вижу, бодрое. — Как у тяжелобольного, чудом не умершего. — Почему же чудом? Никто бы вам не дал умереть. — Спасибо, Юрий Артемьевич, — сказал Рябинин слегка глохнувшим голосом, не уверенный, надо ли говорить спасибо за то, за что он сказал, — есть поступки, которые не умещаются в это слово. Они сели: прокурор за стол, следователь к столу. — Какие планы, Сергей Георгиевич? — В понедельник сделаю опознание. — Сегодня пятница? — Сегодня пятница. — А не сделать ли сегодня? Подключить милицию, привезти всех свидетелей, Калязину… — Петельников просил до понедельника Калязину не беспокоить. — А что? — Есть там у него какой-то план. — За сроки я волнуюсь. Мы же не знаем, что еще выкинет Калязина… — Она, вероятно, считает, что я арестован или уволен. — А как соучастник? — Нам только известно, что это мужчина и что он немолодой. И все. Показания молочницы и моей жены крайне невразумительны. — Опасаюсь я за сроки, — повторил прокурор. — Юрий Артемьевич, до понедельника. Беспалов уложил окурок в пепельницу и легонько потянулся одними плечами — деловой разговор закончен. Это межвременье, когда одно дело вроде бы ушло, а другое еще не начато, позволило ему заговорить лениво и необязательно: — Между прочим… И промелькнуло, исчезая… …Самые интересные мысли — сказанные между прочим… — Между прочим, если вы найдете смысл жизни, то жизнь для вас остановится. — Почему? — Потому что смысл жизни — это конечная истина. Мы к ней идем, но никогда не придем. Вы же знаете диалектику… Как нет конца вселенной, так и нет окончательной истины. Рябинину захотелось дунуть на свою шляпу, лежавшую на портфеле, и сдуть белесую осеннюю паутинку; сдуть с той шляпы, на которую вчера самолично усадил Лиду, а сегодня ее обильно испачкали голуби. Но ему хотелось гордо и пренебрежительно дунуть — истина, какие пустяки. — Я нашел, в чем смысл жизни, — беззаботно сказал Рябинин и дунул на свою шляпу. — Вот как? — Прокурор недоверчиво улыбнулся. — Может быть, это громко сказано. Может, это известно всем и давно, потишал Рябинин вслед за испарившейся спесью. Он рассказал про свою ночь в прокуратуре города, про свой сумасшедший разговор с аптекой, про свои мысли и про найденный смысл жизни, который не остановил его собственной жизни, а как-то осветил ее странным и новым светом. Беспалов слушал, поглаживая многострадальный подбородок. — Допустим, смысл жизни заключен в жизни для других. А как же труд?.. — Юрий Артемьевич, мой, если только он мой, смысл жизни все заключает в себе и все объясняет. Жить ради труда — что молиться камню. Заметьте, человек, живущий ради работы, может плохо работать, механически. Потому что его не греет мысль о тех, на кого он работает. Греет ведь не работа, а конечная цель. — Ну а счастье как же? — Счастье ведь не экономический уровень семьи или государства. Счастье зависит от характера человеческих отношений. Опять все сходится на моем смысле жизни: когда живут друг для друга — тогда и счастье. — Сергей Георгиевич, но вы свели смысл жизни к известной истине о любви человека к человеку… — Возможно. Но допустите, что я не прав, и вы сразу придете к эгоизму. Ради кого, если не ради людей? — Смысл жизни — в любви к людям, а сами охотитесь за Калязиной. Не от любви же? — От любви. — К Калязиной? — Нет, к потерпевшим. Из дневника следователя. Все человеческое сводится к любви человеческой. Что бы человек ни делал, он все делает для людей. Конечная цель всего — любовь к себе подобным. Кто этого не понял, тот не понял самого главного. Если человек выплавил тонны стали, намолотил центнеры пшеницы или выточил две нормы деталей, а вернувшись домой, нахамил соседу, нагрубил жене и обругал ребенка, то зря он плавил сталь, молотил пшеницу и точил детали. Для кого? Добровольная исповедь. А любовь детей к родителям? Меня воротит, когда я слышу по радио такое письмо: «Я в вечном долгу перед своей мамой и помню о ней. Передайте для нее песню „Оренбургский платок…“» А чего ж она, эта любвеобильная доченька, не поедет к своей мамане да не живет с ней? За мужа держится? За городские квадратные метры? Послушайте песни. Их тысячи — о любви мужчин и женщин. Песен о любви к матери — несколько. А о любви к отцу, по-моему, одна. И социолог не нужен. А любовь к детям? Тут я ничего сказать не могу: у меня их, слава тебе, господи, не было. Как говорится, дети — цветы жизни, но пусть они цветут на чужих подоконниках. Когда я вижу мамашу в окружении детишек, мне хочется взять тазик и не поплакать в него от умиления, а треснуть им мамашу по голове. Кругом жизнь кипит, а она крольчихой заделалась. Я бы любила детей, не будь они так похожи на своих родителей. Аделаида Сергеевна попутешествовала в такси, рассеянно прошлась пешком, вдавилась с толпой в Центральный универмаг, с толпой же выдавилась из другой двери и забрела в тихий, продуваемый сквозняками и хорошо обозримый переулок. Единственная телефонная будка ее устраивала. Она плотно закрыла дверь, опустила монетку, набрала номер и сделала странное движение губами, словно их помассировала. И когда трубка отозвалась гудком, Калязина успела сделать еще одно странное движение нижней челюстью и горлом, как что-то проглотила. |