Онлайн книга «Долгое дело»
|
— Сегодня? — с надеждой спросил Храмин, заглядывая ей лицо. Она зажмурилась и слепо шла до перекрестка. Что за одеколон выпускают для мужчин — гвоздика на спирту. Так же противен, как запах водки. — Сегодня вы проводите меня до самого дома. Храмин неожиданно вздохнул: — А вы законного супруга не боитесь? — Господи, какая пошлость… Законный супруг. — Почему же пошлость? — Женой можно быть только по любви, а любовь — это не закон. — А вы, я вижу, в любви разбираетесь. — зарадовался он. — Я не в той разбираюсь, какую вы имеете в виду. — Вы знаете, какую любовь я имею в виду? Лида хотела сказать, что она, эта любовь, написана у него на лице, но он сказал сам: — Впрочем, не скрываю, что я поклонник Фрейда. — А я поклонница Блока. Храмин не ответил и вдруг пошел как-то сосредоточенно, будто вспомнил о чем-то важном. Например, об ученом совете или о своей незаконченной диссертации. — Ваш супруг… то есть муж не рассказывал об убийстве на почве ревности? Весь город говорит. — Рассказывал, — радостно соврала Лида. — Смешная история, — закашлялся Храмин. — А он ревнив, мой супруг. Он еще и псих, мой супруг. И у него есть пистолет, как у любого следователя. Она чуть прижалась к его руке, побаиваясь этого супруга. — Разве можно с таким жить? — А что делать… — Развестись. Лиде вдруг показалось, что ей никак нельзя смотреть на газетный ларек, который она задевала лишь краем взгляда. Туда падало закатное солнце, и там опаляющим блеском горела ее судьба. Она закрыла глаза, повернула голову к ларьку и все-таки глянула, как в омут… У ларька стоял Рябинин и воспаленными очками смотрел на них. Из дневника следователя. Опишу день по порядку: что делал, кого вызывал, как допрашивал, о чем думал. Начну с допроса гражданина Оселедко… И все-таки этого не может быть! Мое зрение приобрело какое-то адское преломление, и я вижу то, что мне лишь кажется. Ведь не может же она… Мерзну, я все время мерзну — даже на солнце. Добровольная исповедь. Каждый из нас, из человеков, старается бежать быстрее другого. Чтобы, значит, обогнать. Чтобы, значит, занять первое место. Как пишут в газетах — быть в первых рядах. Я не осуждаю, я даже приветствую, потому что и сама бегу. Есть, правда, люди, которые не бегут, а тихонько дудят в свою дуду, поджидая пенсии. Я сквозь них смотрю, как сквозь полиэтиленовую пленку. Но что значит быть первым? Понятие относительное. Например, фигурист занял первое место. А те, которые заняли второе, третье, четвертое, хуже, что ли? Да нет, не хуже, а у них по-другому. Они другие. Назовите мне лучшего писателя, артиста, ученого, в конце концов, лучшего человека. Нет таких. Дело в стилях, а стили у всех разные. Все могут быть первыми на своей стезе. Вот я и решила быть первой на такой стезе, на которую другие не ступают. Пространство измеряется длиной, шириной и еще чем-то. Глубиной… Нет, высотой. Говорят, есть четвертое измерение. Интересно, какое же? Где бы это узнать? Сейчас бы, иначе у него зайдется от нетерпения сердце… Перед ним кто-то стоял. Какая глупость — это же не кто-то, это же Мария Федоровна Демидова. — Сергей, что случилось? — У меня? — удивился Рябинин, — он слышал, как он удивился. — На тебе лица нет. — Я потерял четвертной, — пошутил он, — он слышал, как пошутил. — Расскажи, легче же будет. — Легче не будет. Он посмотрел на Демидову. Она почему-то испугалась: — Ухожу, ухожу… Длина кабинета три метра. И ширина три метра. Тогда был бы квадрат, а кабинет прямоугольный. Наверное, за счет глубины, то есть высоты. Но высота тоже три метра. Значит, куб. Он сидит в кубе. Нет, комната вытянута. Говорят, есть кривизна пространства… А это помощник прокурора Базалова. Куда же делась Мария Федоровна? Исчезла. Ну конечно, кривизна пространства. По ней, по кривизне, и пропала, как уехала с горки. — Сергей, тебе помощь нужна? — Нужна, — пошутил Рябинин, — он слышал, как пошутил. — Так скажи. — Ремонт нужно делать в квартире. — Ну, коли шутишь, то выживешь. Он вроде бы хотел возразить, что есть люди, которые с шуткой и умирают. Но ее уже не было. Кривизна пространства. Длина три метра и ширина три метра, а кабинетик вытянут. Все искривилось. Вот только Юрий Артемьевич… Прокурор, солидный человек, не воспользовался кривизной пространства, а вошел через дверь. И уже сидит перед ним. Неужели надолго? Ага, закуривает. Дымок скособочился и потянулся не к потолку, а в угол. Кривизна пространства. Все в мире окривело. — Может быть, вам пойти домой? — Почему? Разве я окривел? — пошутил Рябинин, — он слышал, как он пошутил. Юрий Артемьевич странно теребил сигарету, мешая дыму идти по своей кривизне. — Зря вы, Сергей Георгиевич, не доверяетесь людям. Смотришь, и полегчало бы… Интересно, как он уйдет? Незаметно, через пространство, или в дверь? Нужно не прозевать, нужно не спускать с него глаз. — Знаете, какое прочел объявление на столбе? Продается портативная газовая плита с болонками, — пошутил Рябинин, прислушиваясь к своей шутке. Прокурор ее не воспринял. Не улетел ли и юмор по какой-нибудь кривизне? Нужно еще пошутить. Как там сказала Базалова?.. Кто шутит, тот не скоро помрет. — По радио слышал такое объявление… «В связи с днем здоровья передаем концерт по заявкам здоровых людей». — Сергей Георгиевич, вы меня беспокоите. — Из-за топорных шуток? — Я вас как-то не узнаю. Другое лицо, другие разговоры… Если ширину умножить на длину, то будет площадь. А если еще и на высоту, то получится кубатура. Кривизна пространства… А кривизна кубатуры? Бывает, если покосятся стены. Как хорошо, что существует пространство. Есть куда смотреть в пространство. Но в нем растерянное, даже обиженное лицо Беспалова. — Другие разговоры… Я могу и прежние. Вы утверждаете, что смысл жизни в труде. А если у человека боль, физическая или душевная, то поможет ему труд? — Он же не на все случаи жизни. — А вот то, ради чего мы живем, должно быть на все случаи жизни. Оно должно исцелять, потому что мы ради него живем, — сказал Рябинин тихо и страстно, смотря мимо Беспалова, в пространство, которого, казалось, в этой комнате много, как в небе. |