Книга Возможно, в другой жизни, страница 42 – Тейлор Дженкинс Рейд

Шарлемань пристраивается у дерева, а потом пытается зарыть «улики», разворошив газон.

– Нельзя, – говорит ей Габби, которая терпеть не может испорченных газонов.

Шарлемань преданно смотрит на нее.

– Умница, – одобрительно кивает Габби. – Даже не думала, что собаки могут быть такими смышлеными.

– Ну, не так уж она и умна, – смеюсь я. – Не далее как сегодня днем она с разбегу врезалась в стену. Просто ты любишь ее, вот и считаешь этаким совершенством.

– Нет, – качает головой Габби, – она и правда смышленая. Достаточно посмотреть ей в глаза, чтобы понять это. Даже не знаю, как я жила столько времени без собаки. У Марка просто талант портить все хорошее.

Конечно, Марк – не такой уж злодей, но к чему спорить с Габби? В ее ситуации нет ничего лучше здоровой злости.

– Когда-то ты умела разбираться в мужчинах, – говорю я ей. – Помнишь, как в старших классах ты была влюблена в Джесса Флинта?

– Бог ты мой, – смеется Габби. – Джесс Флинт! Разве такое забудешь? Мужчина моей мечты. Ни до, ни после я не встречала парня красивее его.

– Да ладно! С его-то росточком! Был ли он хоть чуточку выше тебя?

– А как же, – кивает Габби. – На целый дюйм. И красавчик, глаз не отвести. Мы даже сходили с ним разок на свидание. А потом опять появилась эта Джессика Кампос, и кончилось все тем, что они поженились.

– Почему бы тебе не позвонить ему?

– И что я скажу? «Привет, Джесс. Мой брак распался, и мне тут вспомнилось, как мы ходили на свидание, когда нам было по семнадцать. Кстати, как поживает Джессика?»

– Да они развелись года два назад.

– Что? – Габби замирает на месте. – Почему я об этом ничего не знаю?

– Я видела на Фейсбуке. Думала, ты тоже.

– Так они развелись?

– Да. Теперь у вас точно есть общая тема для беседы.

– Знаешь, хочу тебе кое в чем признаться, – говорит Габби.

– В чем же?

– Я думала про Джесса в день своей свадьбы. Ну не дурочка ли? Пока мы с Марком шли к алтарю, в голове у меня крутились мысли: Джесс Флинт уже женат. Значит, тебе не суждено быть рядом с ним. Так мне проще было смириться с собственным решением. Я и правда думала, что Марк – лучший из доступных мне вариантов.

Тут меня разбирает смех.

– Такое чувство, будто ты хотела купить мюсли, но прямо перед тобой взяли последнюю пачку. Остались только овсяные хлопья. И ты сказала себе: «Ну и ладно. Значит, именно это мне и суждено было купить».

– Марк – он как пачка овсяных хлопьев, – на полном серьезе кивает Габби. – Такой же простой и без прикрас.

– Ладно, – вздыхаю я. – Не исключено, что в один прекрасный день ты осмелишься позвонить Мистеру Мюсли.

– Вот прямо так?

– Прямо так, – киваю я.

С минуту мы шагаем молча. Потом впереди проступает цепочка ярких огней.

– Вот инсталляция, про которую я тебе говорила, – кивает Габби.

Мы останавливаемся на противоположной стороне улицы, чтобы я могла как следует все рассмотреть.

Передо мной выстроились рядами старомодные уличные фонари – такие сейчас увидишь разве что на киностудии. По правде говоря, замысел автора остается для меня загадкой. Но зрелище в целом очень впечатляющее. Так почему бы просто не полюбоваться экспозицией, вместо того чтобы выискивать в ней скрытый подтекст?

– Здорово, правда? – спрашивает Габби.

– Мне нравится. Есть во всем этом что-то обнадеживающее.

Постояв еще с минуту, мы поворачиваемся и идем назад, к машине.

– В один прекрасный день ты обязательно встретишь своего мужчину, – говорю я Габби. – Хочешь верь, хочешь нет, но это так. Я просто чувствую, что мы с тобой движемся в правильном направлении.

– Серьезно? – спрашивает она. – По всем признакам, мы порядком заплутали.

– Ну нет, все идет своим чередом. Именно так, как и предполагалось.

* * *

Всю ночь мы с Габби проспали на полу. Светает сейчас рано, и солнце уже пробивается сквозь облака.

– Ты спишь? – спрашиваю я шепотом.

– Нет, – вздыхает Габби. – Мне так и не удалось вздремнуть.

Я опираюсь руками о постель и сажусь. Все тело у меня будто в гипсе – движется хуже, чем в больнице.

– Мне надо в туалет, – говорю я. – Если принесешь мне ходунки, постараюсь сама добрести до места.

Габби встает. Лицо у нее опухшее, глаза красные. Похоже, она и правда совсем не спала. Она достает ходунки и устанавливает их передо мной. Затем помогает мне встать. Звучит просто, но ей приходится взять на себя весь мой вес.

– Ну вот, – я еще нетвердо стою на ногах, – вернусь минут через шесть… или шестьдесят. Зависит от того, рухну я в унитаз или нет.

У Габби вырывается слабый смешок.

– Может, помочь тебе дойти? – спрашивает она.

– Нет уж. – Я начинаю двигаться в сторону коридора. Такое чувство, что туалет от меня за сотню миль. И все же, шажок за шажком, я добираюсь до него.

В доме прохладно. Вернувшись в гостиную, я принимаюсь рыться в своих вещах в поисках свитера. И тут на пол падает конверт. На нем всего одно слово – Ханне. Почерк мне незнаком, но я сразу понимаю, от кого это письмо.

Ханна,

прости, что пришлось поменяться с другой медсестрой. Я проводил слишком много времени в твоем обществе, и мои коллеги начали замечать это.

Нам строго-настрого запрещено переводить свои отношения с пациентами на уровень личных. Даже после того, как ты покинешь больницу, я не вправе связаться с тобой. Я не могу даже поприветствовать тебя на улице, если ты первой не скажешь мне «здравствуй».

Думаю, не стоит объяснять, как много значит для меня моя работа.

Я размышлял о том, чтобы нарушить правила, но понял, что нанесу этим непоправимый урон своей репутации.

Я к тому, что мне бы очень хотелось встретиться с тобой при других обстоятельствах.

Может, в один прекрасный день мы окажемся в одном месте и в одно время. Просто два человека, не связанные между собой профессиональной рутиной.

Если это произойдет, я очень надеюсь, что ты скажешь мне «привет». Чтобы я мог ответить и пригласить тебя на свидание.

С любовью, Генри.

– Он оставил мне дом.

Я поднимаю голову и вижу, что Габби сидит на диване и плачет. В руках у нее документы на дом.

– Его родители помогли нам с первым взносом, и сам он вложил сюда немало денег.

– Ясно.