Книга Я хотел убить небо, страница 38 – Жиль Пари

– Ты точно знаешь?

– Нет.

Я изобразил скелета с безвольно висящими руками и двинулся на Ахмеда, а он завизжал и спрятался под одеялом.

– Икар! – крикнула Шарлотта, заглядывая к нам с линейкой в руке. – Это так ты делаешь уроки?

Взрослые вечно вваливаются в комнату без предупреждения. Могли бы постучать или, я не знаю, носить специальные туфли с колокольчиками, чтобы мы успевали вычеркнуть «подарки» из списка слов-исключений.

– «Пальто», а не «польты», Кабачок! Я тебе уже сто раз говорила, как странно, что месье Поль этого не сделал!

– Месье Поль хотя бы не стучит по учебнику линейкой! – сказал я.

– Может, лучше сразу тебе по рукам стукнуть? – предложила она.

– Э, нет, спасибо, а слово «подарок» употребляется во множественном числе, или нужно делать укол бабушке?

– Что? Какой укол? Я тебя иногда не понимаю, а «подарок», конечно, употребляется во множественном числе.

– В грамматике, может, и употребляется, а вот в жизни – похоже, нет, – буркнул я.

– Ну надо же, как некоторые маленькие мальчики умеют надуться из-за одного маленького замечания!

– Начиная с этой субботы я уже больше не маленький мальчик! – Я надулся ещё больше.

– Давай-ка тогда напиши сто раз слово «подарок» во множественном числе и не забывай, что буква «о» тут беглая. А вы, дети, идите поиграйте, и, Ахмед, будь человеком, вылезай из-под одеяла, там ты уж точно никакой грамматики не выучишь.

Ну вот, в итоге я наказан и пишу сто раз слово «подарки», пока мои друзья играют во дворе. И никакого множественного числа у подарков в субботу не будет, а может, ещё и Реймон забудет про торт и свечи, потому что надо делать бабушке укол, и это несправедливо.

Я сидел в кабинете у мадам Пампино, и она делала вид, что читает чьё-то личное дело.

Время от времени она поглядывала на меня и улыбалась.

Из телефонной трубки раздался голос Реймона.

– Ну, ты рад, что приедешь ко мне в субботу?

– Да. Реймон, скажи, пожалуйста, у тебя есть бабушка?

– Бабушка? К сожалению, нет, малыш, она на небесах. Забавно, что ты об этом спросил, потому что бабушка Виктора как раз приехала к нам в гости на неделю. У неё плоховато со слухом, так что нужно с ней разговаривать погромче и кричать прямо в ухо.

– И вы из-за этого будете ей делать укол?

– Укол? С чего ты взял, малыш?

– Симон говорит, что взрослые забывают про дни рождения, потому что им надо делать уколы собакам или бабушкам.

– У Симона слишком богатое воображение, малыш. Взрослые не забывают про дни рождения, особенно когда речь идёт об их детях. Честное слово.

– Но ведь я не твой ребёнок. Твой ребёнок – Виктор. Значит, про меня ты всё-таки можешь забыть?

– Мы с Виктором относимся к тебе точно так же, как если бы ты был мой сын, и я ни за что на свете не забуду про твой день рождения. Передай, пожалуйста, трубку мадам Пампино, малыш.

– Женевьева, это тебя. – Я отдал ей трубку и быстро выбежал из кабинета, как будто спешил к друзьям.

Но на самом деле это была военная хитрость.

Я остался под дверью и слушал, что говорит директор.

А говорила она так:

– Да.

– Как ваши дела?

– Хорошо, спасибо.

– Месье Клерже предлагает встретиться в понедельник в 17:00.

– Да, конечно, он будет там.

– У него в кабинете.

– Хорошо.

– Я уверена, что он будет на седьмом небе.

– До свидания, Реймон.

– Да, конечно. Думаю, сразу после завтрака.

Мне непонятно, кто будет на седьмом небе и зачем Реймон и мадам Пампино встречаются с судьёй.

Конечно, месье Клерже не похож на судей из фильмов. У него нет молотка, и вид не слишком грозный, и он никого не отправляет за решётку, потому что занимается только детьми.

И всё-таки я его немного побаиваюсь, особенно когда он сердится. В прошлый раз, когда он кричал на ведьму, она, конечно, сама была во всём виновата, но мне бы не хотелось, чтобы на меня так кричали. С нами, детьми из «Фонтанов», он всегда разговаривает очень ласково, и мы ему всё рассказываем, но иногда он вдруг выхватывает из рассказа какое-нибудь слово или предложение и начинает тыкать в нас своими «почему?», как иголками, а это только Борису и Антуану не больно, когда в них втыкаются иголки. Борис говорит, что фамилия судьи означает «церковный», и у месье Клерже правда есть что-то общее с Господом Богом. Он принимает решение, сколько времени мы здесь пробудем, отправить ли Ахмеда в Америку, запретить ли маме Беатрисы к ней приезжать и перевести ли нас в другой приют, если мы натворим что-нибудь плохое. Иногда мы играем или пьём молоко с печеньем, и мадам Колетт может вдруг прийти и забрать кого-нибудь к себе в кабинет, потому что судья хочет с нами поговорить, и тогда никому уже больше не хочется никакого печенья с молоком и становится не до игр, все сидят встревоженные и ждут возвращения провинившегося, как будто боятся, что никогда больше его не увидят. Я знаю, что судья нас слушает и никогда не пойдёт против нас. Если, конечно, не решит, что это «для нашего же блага».

Интересно, почему взрослые всё время принимают за нас решения, ведь с нами, в отличие от обычных детей, совершенно непонятно, что будет, когда мы станем старыми. Рози говорит, что судья не отправит Ахмеда в Америку, если Ахмед сам этого не захочет. А ещё она не стала никому рассказывать про револьвер мамы Беатрисы, и Беатриса тоже про это молчит, потому что она слишком сильно любит свою маму и не хочет с ней навсегда распрощаться. Хотя месье Клерже и говорил с ней очень ласково, чтобы она выложила ему всё как есть, Беатриса в ответ на его «почему?» только сосала большой палец, и судья её так и «не раскусил», как сказал Симон, которому тоже удалось увернуться от острых зубов месье Клерже.

Проснувшись, я зажал последний палец, и получился кулак – правильно, ведь сегодня суббота, и я сосчитал уже все дни этой недели, которые отделяли меня от дня рождения.

Ну вот, мне десять лет, а ничего не изменилось, какое разочарование.

Никто не говорит со мной о моём дне рождения – ни Симон, ни Ахмед, ни Рози, ни даже Камилла, и я бы, наверное, заплакал, если бы повар Фердинан не шепнул мне на ухо:

– Похоже, сегодня у тебя день рождения.

– Откуда ты знаешь?

– От своего мизинца. Это он мне рассказал.

– Ерунда какая, мизинцы не разговаривают.

Фердинан рассмеялся:

– Дорогой мой Кабачок, да ведь все знают, что у тебя сегодня день рождения. Держи, это тебе, только никому не говори.