Онлайн книга «Сальватор. Том 2»
– Не надо громких слов, крестный! – заскромничал Петрус. – А я тебе говорю, что у тебя отличная школа, – продолжал настаивать моряк. – А когда человек имеет честь быть великим художником, он не станет писать хуже из-за долга в тридцать три тысячи франков. Это точная цифра. А сам талант представляет собой миллионный капитал, какого черта! Кроме того, по закону, введенному господином де Виллелем, тридцать три тысячи франков составили бы как раз ренту с миллиона. – Ну, крестный, я должен вам сказать нечто очень важное, – перебил его Петрус. – Говори, крестник! – Вы чертовски остроумны! – Пфф! – только и сказал Пьер Берто. – Не морщитесь, я знаю весьма порядочных людей, которые были бы счастливы такой оценкой. – Писаки? – Ого? Опять недурно! – Ну, довольно пошутили! Вернемся к твоим долгам. – Вы настаиваете? – Да, потому что хочу сделать тебе предложение. – Касательно моих долгов? – Совершенно верно. – Слушаю вас. Вы необыкновенный человек, крестный, от вас всего можно ожидать. – Вот мое предложение: я прямо сейчас становлюсь твоим единственным кредитором. – Как, простите?! – Ты задолжал тридцать три тысячи франков, потому и продаешь мебель, картины, дорогие безделушки, так? – Увы! – смиренно проговорил Петрус. – Вернее не скажешь. – Я плачу тридцать три тысячи, и ты оставляешь себе мебель, картины, безделушки. Петрус серьезно посмотрел на моряка. – Что вы хотите этим сказать, сударь? – вскинулся он. – Кажется, я погладил своего крестника против шерсти, – проворчал Пьер Берто. – Прошу прощения, ваше сиятельство граф де Куртеней, я полагал, что разговариваю с сыном своего старого друга Эрбеля. – Да, да, да, – поспешил загладить свою резкость Петрус. – Да, дорогой крестный, вы говорите с сыном своего доброго друга Эрбеля. А он вам отвечает: занять тридцать три тысячи – еще не все, даже если берешь в долг у крестного; надобно знать, чем будешь отдавать. – Чем ты мне отдашь долг, крестник? Нет ничего проще: напишешь мне картину вот по этому эскизу. И он указал Петрусу на сражение «Прекрасной Терезы» с «Калипсо». – Картина должна быть тридцати трех футов в – длину и шестнадцати с половиной футов в высоту 3 , – продолжал он. – Ты изобразишь меня на палубе рядом с твоим отцом в ту минуту, когда я ему говорю: «Я буду крестным твоего первенца, Эрбель, и мы будем квиты». – Да куда же вы повесите этакую громадину? – У себя в гостиной. – Да вы ни за что не найдете дом с гостиной шириной в тридцать три фута. – Я прикажу выстроить такой дом специально для твоей картины. – Вы случаем не миллионер, крестный? – Если бы я был только миллионером, мальчик мой, – снисходительно отвечал Пьер Берто, – я купил бы трехпроцентные бумаги, получал бы от сорока до пятидесяти тысяч ливров ренты и с трудом перебивался бы с хлеба на воду. – Ох, ох, ох! – бросил Петрус. – Дорогой друг! – продолжал капитан. – Разреши мне в двух словах рассказать о себе. – Разумеется! – Когда я расстался с твоим славным отцом в Рошфоре, я сказал себе: «Ну, Пьер Берто, честным пиратам во Франции больше делать нечего, займемся торговлей!» Я превратил пушки в балласт и стал торговать черным деревом. – Иными словами, вы торговали черным товаром, дорогой крестный. – Это называется «черным товаром»? – наивно спросил капитан. – Думаю, да, – отвечал Петрус. – Эта торговля кормила меня три или четыре года, и кроме того, я завязал отношения с Южной Америкой. Когда вспыхнуло восстание, губительное для Испании и ее трухлявой и дряхлой нации, я поступил на службу к Боливару. Я угадал в нем великого человека. – Так вы, значит, один из освободителей Венесуэлы и Новой Гренады, а также основателей Колумбии? – изумился Петрус. – И горжусь этим, крестник! Но после уничтожения рабства я решил разбогатеть другим способом. Мне показалось, что в окрестностях Квито я видел участок, богатый золотыми самородками. Я тщательно изучил местность, напал на жилу и попросил концессию. Учитывая мои заслуги перед Республикой, мне предоставили упомянутую концессию. Через шесть лет я заработал четыре миллиона и уступил эту разработку за сто тысяч пиастров – иначе говоря, она приносит мне по сто тысяч ливров ежегодно. После этого я вернулся во Францию, где намерен недурно устроиться со своими четырьмя миллионами и жить на пятьсот тысяч ливров ренты. Ты одобряешь мой план, крестник? – Еще бы! – Детей у меня нет, родственников – тоже… нет даже внучатых племянников. Жениться я не намерен; что же, по-твоему, мне делать с таким состоянием? А тебе оно принадлежит по праву… – Капитан! – Ну вот, опять ты за свое! Тебе оно принадлежит по праву, а ты с самого начала отказываешься от тридцати трех тысяч франков? – Надеюсь, вы понимаете мои чувства, дорогой крестный. – Нет, признаться, не понимаю, что тебе не нравится. Я холостяк, я сказочно богат, я твой крестный отец и предлагаю тебе сущую безделицу, а ты отказываешься! Знаешь ли ты, мой мальчик, что впервые за время нашей встречи ты проявил ко мне чудовищную несправедливость?! – Я не хотел вас обидеть, крестный. – Хотел ты или нет, – прочувствованно выговорил капитан, – ты глубоко меня огорчил! Ранил в самое сердце! – Простите меня, дорогой крестный, – не на шутку встревожился Петрус. – Я совсем не ожидал от вас такого предложения и растерялся, когда услышал его, а потому не проявил должной признательности. Приношу вам свои извинения. – Так ты принимаешь мое предложение? – Этого я не сказал. – Если ты откажешься, знаешь что я сделаю? – Нет. – Сейчас узнаешь. Петрус ждал, что будет дальше. Капитан вынул из внутреннего кармана туго набитый бумажник и раскрыл его. В бумажнике лежали банковские билеты. – Я возьму отсюда тридцать три билета – а здесь их две сотни, – скомкаю их, отворю окно и вышвырну на улицу. – Зачем? – спросил Петрус. – Чтобы показать тебе, что я делаю с этими бумажками. И капитан выхватил из бумажника дюжину билетов и скомкал их, словно это не были деньги. После этого он решительнейшим образом направился к окну. |