Книга Вся жизнь — игра, страница 51 – Татьяна Дубровина

На мгновение из-за занавеси мелькнула крупная женская рука в пышном рукаве с прорезями, как у Марии Стюарт, а затем…

На сцену, едва не сшибив виолончель, кубарем выкатился Костя, споткнулся, перелетел с подмостков на пол и приземлился на четвереньки. Это он-то, запросто делавший сальто с места! Интересно…

— Оригинальный номер, — пробормотал Лучано. — Синьорина заказала клоунаду?

Константин поднялся и стал отряхиваться. Он был в солидном черном костюме, широковатом в плечах, — видимо, отцовском. Под воротничком отглаженной белой рубашки сдвинулся от падения рыжий галстук-бабочка.

Парень увидел Маргариту, залился краской и попятился было, но из-за кулисы опять показалась та же мощная рука, на этот раз сжатая в увесистый кулак.

— Это не клоунада, — сообщила Маргарита итальянцу. — Это мой гость. Долгожданный. И попрошу быть с ним почтительным. Понятно?

— Не очень, — честно ответил Лучано, но спорить не стал.

Зато Джузеппе Понтини сразу узнал Константина от своего алкогольного столика:

— А, маэстро! Буонджиорно! Сегодня вы в роли мячика? А какая была подача, мам, заглядение!

Все засмеялись, и напряжение разрядилось. Из-за кулис тоже послышался смех — женский, низкий, грудной.

Костя наконец осмелел и приблизился к виновнице торжества:

— Поздравляю! — И в сторону Лучано, неприязненно. — Здрасте!

Тот встал и корректно поклонился: боялся рассердить Маргариту.

Ну и нелеп же был Константин Завьялов в этом одеянии! Да еще и волосы прилизаны чем-то жирным, отчего стали уже не солнечно-белесыми, а какими-то серенькими. Он и сам понимал, что выглядит — хуже некуда:

— Вот… мамка велела… насильно напялила. Говорит — к приличной даме в гости приглашен, а сам как шпана.

— Изумительно, — тряхнула пышной прической Маргарита. — От кутюр! Это из какого дома моделей?

— Из дома… не моделей, а нашего дома. Из шкафа. Батя его только на чьи-нибудь похороны носит.

Н-да… клумбочка из роз, похожая на могилку, теперь еще похоронный костюм… Веселенький получается день рождения!

А Костя тем временем пытался что-то вытащить из кармана. Это что-то застряло там и… походило на коробочку, в каких дарят украшения. «Неужели кольцо?» — ужаснулась Рита. Но парень наконец извлек и протянул ей…

— А-а-а! — заверещала Маргарита, не сдержавшись.

Из предмета, который Маргарита приняла за коробочку, вдруг вылезла маленькая сморщенная змеиная головка и раскрыла рот — правда, лишенный жала. Это была живая черепашка.

На вопль именинницы из-за кулис выскочила женщина необъятных размеров. Она была в кринолине, но ее плечи и бюст казались гораздо пышнее и шире, чем театральная юбка с фалдами и воланами.

— Я предупреждала! — прогрохотала женщина басом. — Надо было подарить перстенек!

— Ма! — обернулся к ней Костя. — Грузишь!

Женщина уперла руки в объемистые бедра, плавно перераставшие в кринолин, явно собираясь вступить с сыном в длительный и бескомпромиссный спор. Но выручила Маргарита. Она вспорхнула из-за столика и подбежала к сцене, подметая пол золотым шлейфом:

— Как я мечтала с вами познакомиться! Идите к нам!

И протянула обе руки, чтобы помочь великанше спуститься, но… ее опередил Джузеппе. Старичок подхватил Костину мать под коленки и… легко переставил с помоста на пол, явив зрителям недюжинную, прямо-таки богатырскую силищу. Он так и не вернулся к сервировочному столику, подсел ко всем и налил себе кока-колы. Понтини явно пьянел от одного вида новой знакомой.

— Матильда, — представилась Костина мать. — Можно просто Мотя. Вообще-то по паспорту Матрена…

Матильда явно не оставила намерения разобраться с сыном и его живым подарком, поэтому Маргарита, преодолев отвращение, прижала черепашку к груди:

— Такого мне еще никогда в жизни не дарили! А перстни, — она покосилась на Лучано, — преподносит каждый второй.

— Как — второй?! — побелел итальянец, не поняв русской идиомы. — А кто первый?

Но его горестный вопрос остался без ответа, потому что в это время дородная Матильда вдруг вытаращилась в сторону входа и потрясенно пробасила:

— Полный куздец!

В зал вошел Георгий Кайданников.

…Он был в помятых трикотажных шортах, больше напоминавших дамские панталоны, и в майке-безрукавке. На ногах — резиновые банные шлепанцы. С пустыми руками: ни цветов, ни подарка. А держался горделиво и чопорно, как на великосветском рауте самого высокого пошиба. Когда он подошел и, как положено, взял Маргаритину руку для приветственного поцелуя, у нее недостало сил, чтоб ее отдернуть: внутри все так похолодело, а в глазах стало так темно, что с трудом удалось не грохнуться в обморок.

— Поздравляю со знаменательной датой! — сказал Георгий и раскланялся с окружающими тоже, но никто не ответил, будто языки проглотили.

«Какой позор, — стучало у Маргариты в висках. — Какое хамство. Гад, сволочь, мерзавец! Так испоганить праздник. Что делать… Дать пощечину? Попросить Валентина, чтобы прислал вышибал?.. Ох, да у него не только шлепанцы, но и немытые ноги, словно по болоту бродил целый день… Ведь специально их пачкал, дрянь!.. Действительно, полный куздец! Какое словечко-то Матильда завернула».

Однако — леди есть леди. Правила хорошего тона не позволяют прилюдно заметить чужую оплошность. А также — выходить из себя. Королева должна всегда хранить достоинство.

— Благодарю, господин Кайданников, — сдержанно улыбнулась она, — что выкроили для меня время. Могу себе представить, насколько оно у вас дорого.

«Пятьсот долларов в час, — вспомнилось ей. — Сэкономил, подлец, на переодевании. Или… наоборот, потратил драгоценные минуты на этот маскарад? Придурок, идиот, дерьмо».

Как ей хотелось вцепиться ему в волосы! Или в плечи… в эти мускулистые широкие плечи. Вцепиться и прильнуть к нему всем телом… и раствориться в полном забвении…

— Подвинься, побратим, — по-свойски сказал Георгий Константину и бесцеремонно уселся между парнишкой и именинницей, касаясь ее золотого подола голым коленом. При этом имел наглость шепнуть ей в ухо:

— А помните, на корте? Там вы передо мной коленки выставляли. Теперь моя очередь.

Она задохнулась.

Слава Богу, тут заиграла музыка, на сцену выскочили танцовщицы в пышных юбочках и стали задирать ноги в канкане.

— Моть! — тихонько позвал Валентин, напоминая певице, что пора браться за работу. На что Матильда раздраженно гаркнула:

— Я охрипла на хрен! Мне выпить надо.

Джузеппе подхватил, пытаясь спасти ситуацию:

— Выпьем, друзья! За прекраснейшую из всех синьорин! — и разлил водку в фужеры для шампанского. Все в этот вечер пошло наперекосяк, все было абсурдно, а потому никто не возразил.