— Хватит, спасибо! — крикнула она музыкантам. И в резко наступившей тишине направилась к столику.
Но… что-то задержало ее, точно кто-то подставил подножку, и Рита больно грохнулась на оба колена.
Позади раздался саркастический смех: Кайданников наступил своим омерзительным шлепанцем ей на шлейф и продолжал стоять в такой позе, чтоб все успели разглядеть, как он прижимает подошвой золотую парчу королевского одеяния.
Все-таки ее швырнули на пол, как шелковую куклу!
Тут же из-за стола взметнулись две мужские фигуры — и стулья за ними полетели на пол. Сегодня просто дождь из падающих стульев!
Лучано подскочил к Ритиному обидчику и принялся дубасить его: напрасны были призывы Понтини к благоразумию.
Костя же до Георгия не добежал: мощная материнская ручища схватила его за шиворот и, как щенка, выкинула из ресторана.
— Погуляй, ненаглядный мой! — прогудела Матрена и задвинула засов: не хватало, чтоб ребенок лез во взрослые разборки!
Мужчины бились не на жизнь, а на смерть. Кайданникову, в его легком облачении, было сподручнее: казалось, он даже получает удовольствие от этой внезапной баталии.
Зато у Лучано был перевес в темпераменте: южная кровь закипела в нем. Он не щадил себя и не намерен был щадить противника. Он не думал о последствиях, и это приумножало его силы.
Уже несколько дней, после происшествия с ракеткой, в нем клокотала нереализованная ярость, и наконец он нашел повод, чтобы дать ей выход. Владелец фирмы «Колизеум» сражался так, как будто был гладиатором, вышедшим на арену древнего Колизея. А в гладиаторском бою — либо убей соперника, либо умри сам. Лучано намерен был победить. Любой ценой.
Джузеппе спешно собирал со стола ножи и вилки и прятал их по карманам: приборы могли быть использованы как холодное оружие. Видимо, старик хорошо знал нрав своего вспыльчивого хозяина.
К сожалению, даже мудрый диретторе не смог предусмотреть всего. Лучано схватил тонкую фарфоровую тарелку, ударил ею о край стола, и теперь у него в руке был зажат острый серпообразный осколок, напоминавший оружие неандертальцев. Он ринулся вперед, выставив заостренный край перед собой…
И тут…
Маргарита сама не поняла, что с ней случилось. Она поднялась с колен и, путаясь в собственном шлейфе, прыгнула сзади к итальянцу на плечи с мальчишеским криком:
— Наших бьют!
Она вступилась за того, кого сама только что желала уничтожить, за этого дерзкого, ужасного, подлого… но любимого человека!
Его жизни угрожала нешуточная опасность — и женское сердце не смогло с этим смириться. Сзади, из-за спины, Львица вцепилась в щеки Лучано наманикюренными ногтями, обратившимися в когти.
Джерми рухнул на пол, а Маргарита, не помня себя, продолжала бить, царапать, увечить его, хотя гладиатор уже выронил осколок тарелки.
Джузеппе Понтини тут же проворно забрал опасный кусок фарфора, бормоча:
— Фуриоза… женская логика… ведьма!
А Матильда наблюдала за схваткой точно так же, как сочинские мальчуганы за теннисным матчем: бесстрастно сложив на груди руки и только время от времени сплевывая через плечо. А чего ей было волноваться, когда Константин надежно огражден от этого безобразия!
Маргарита увидела на лице Джерми кровь, но это не отрезвило ее, а наоборот, окончательно пробудило в ней хищницу. Никто бы не смог сейчас оторвать Львицу от раненой жертвы.
Задели подсвечник на высокой ножке, и вспыхнул край шелковой кулисы.
— Пожарный рукав, живо! — кричал Валентин. Как бы прибыльный заказ не обернулся непоправимым убытком, а то и вообще гибелью заведения! Если пламя доберется до поролоновых ветвей — прощай, ресторанчик «Под платаном»!
Огонь загасили быстро, и Джузеппе, перехватив шланг, направил струю на дерущихся.
Но и это Маргариту не охладило.
А остановил ее… знакомый саркастический смех. Презрительный и холодный. И хлесткий, как пощечина.
Что ж, истерику именно пощечиной и прерывают. К Львице мгновенно вернулся человеческий облик.
Рита огляделась: что это она натворила? И ужаснулась.
Лучано лежал на полу, свернувшись калачиком и закрыв израненное лицо руками. Он тихонько постанывал.
А тот, другой… тот единственный и ненавистный, он все смеялся. Веселишься, тварь? Что ж, поглядим, кому выпадет смеяться последним.
И она склонилась над итальянцем:
— Больно тебе, миленький? Лучано, прости меня, пожалуйста. Я… знаешь, я просто перепутала: что-то в голове помутилось. Я не хотела!
Ну и придумала объяснение, глупее не бывает! Самой стало и стыдно, и смешно. И досадно… за все. И жалко себя, и загубленного праздника, и растоптанных надежд. Растоптанных этими грязными резиновыми банными шлепанцами!
Рядом с Лучано барахтала лапками перевернутая брюшком кверху черепашка, которую в пылу драки смахнули со стола. И черепашку стало жаль тоже.
— Лучано! — прошептала Маргарита. — Поедем, я с тобой, я к тебе. Буду лечить, ухаживать…
Джерми сразу перестал стонать:
— Правда?
— Конечно.
Она помогла ему подняться и взяла черепашку с паркета.
Львица снова стала королевой:
— Спасибо всем за приятный вечер. Валентин, все было блестяще. Оплата двойная. Гасите свечи!
И именинница направилась к выходу, нежно положив растрепанную голову на плечо вконец одуревшему Лучано.
Джузеппе подвел итог:
— Бабий ум — что коромысло: и криво, и зарубисто, и на два конца!
И он галантно подал руку невозмутимой Матильде.
Глава 13
СЮРПРИЗ
Черепашка на тумбочке не подавала признаков жизни. Точно так же затаился и Лучано. Лежа поверх покрывала, он млел от прикосновений Маргаритиных пальцев к его синякам и ссадинам. Не шевелился, почти не дышал, лишь бы не спугнуть привалившего ему блаженства. Как он был благодарен этим ранениям, так портившим его внешний вид! «Не было бы счастья, да несчастье помогло», — сказал бы Джузеппе, увидев хозяина в эту минуту. А сам Лучано готов был пропеть из «Фауста»:
— Остановись, мгновенье, ты прекрасно! — но, естественно, не пел. Музыка звучала у него в душе.
А Рита выглядела прирожденной сестрой милосердия. Она то прикладывала к следам побоев лед, то бросалась протирать царапины спиртом, а то и просто уговаривала нежным, сочувственным голосом:
— Потерпи, миленький, все пройдет! Ну, прошу тебя, Лучано, потерпи!
Как будто он стонал или кричал.
Возможно, ей и вправду казалось, что он готов закричать: совесть так мучила Риту, что его увечья виделись ей куда серьезнее, чем были на самом деле. Она не знала, как загладить свою вину, чем оправдаться.
