Онлайн книга «Капкан на волкодлака»
|
Тварь оскалилась. Она скорее походила на человека, нежели на волка, но человека уродливого, с непомерно широкими плечами, с руками длинными, узловатыми, покрытыми короткою бледной шерстью. На короткой шее сидела приплюснутая голова. И Богуслава не находила в себе сил закричать. Хотя бы отвести взгляд. Она смотрела и на черный собачий нос, который подрагивал — тварь чуяла кровь и запах этот манил ее, он и вправду был прекрасен. Для нежити. — Прочь, — Богуслава отступила. Она не умрет. Невозможно такое, чтобы она умерла… она нужна… княгиня Вевельская… пока еще не княгиня, но ей обещали… — Прочь… Тварь покачнулась. И напала. Богуслава только и успела — лицо закрыть, почему-то ей не хотелось, чтобы лицо это изуродовали. Она ведь прекрасна. Даже после смерти. Гавриила разбудила луна. Он услышал далекий шепот ее, заставивший зажать уши и сползти с кровати. — Нет, — он сказал это громко, заглушая и луну, и собственную, некстати очнувшуюся память. — Еще слишком рано! Но луна, крупная, вновь ровная, будто бы и не убывала она вовсе, повисла аккурат напротив окна. И на Гавриила она глядела с насмешкою. — Я не твой, — он поднялся и пальцы из ушей вытащил. — Слышишь? Смех за спиной заставил обернуться. Никого. Только вздох за левым плечом, только прикосновение к волосам. — Глупенький… Ее голос по — прежнему сладок, как в тот день, когда она помогла… но Гавриил отплатил ей за ту помощь, разве нет? Исполнил свою часть сделки. — Неужели ты думаешь, что все так просто? Зеркало. И луна, в нем отраженная… в этом дело! И Гавриил, содрав покрывало, набросил его на зеркало. Она лишь рассмеялась. — Ты все равно вернешься, — сказала та, имени которой он не знал. — Нет. — Ты и вправду думаешь, что люди тебя примут? — Да. Приняли уже. И тогда, в приюте… и после… — Разве? — она всегда знала чуть больше того, что он желал бы о себе рассказать. Она видела правду, а Гавриил не умел справляться с этой правдой. — Разве в приюте тебе жилось хорошо? Он не ответил. — Над тобой смеялись… издевались… дразнили… помнишь, как тебя заперли в подвале? Сколько ты просидел там… — Это не имеет значения. — Два дня… а когда тебя нашли, что сделал наставник? Наказал он тех, кто и вправду был виновен? — Уйди! — Он велел высечь тебя… Не ложь. С ложью он справился бы легко, но она всегда говорит лишь правду. — Они чуяли в тебе чужака… иного… и все еще чуют. Потому и сторонятся. Не верят… — теперь ее присутствие ощущалось явно, и Гавриил вздрогнул, когда она прикоснулась к шее. — Вернись, мальчик. И я сделаю тебя счастливым. — Как? — Дам тебе свободу. — Я уже свободен, — он вывернулся из-под ее руки, задавив ту свою часть, которая отчаянно желала этой ласки. — И в чем же твоя свобода? — она не разозлилась. Всегда спокойна. Доброжелательна. — В том ли, что ты служишь этим… ничтожным существам? Мучишь себя, пытаясь уберечь их покой? — Это мой выбор. — Глупый выбор. Они того не стоят. Гавриил стиснул зубы. — Вернись. — Нет. Смех. Легкий, как весенний ветерок, тот самый ветерок со слабым ароматом первоцветов, который закружил голову, почти лишил памяти. — Твоя свобода, — Гавриил облизал пересохшие губы. — Это не свобода вовсе… — Ты будешь волен делать все, что тебе заблагорассудится, — она никогда не отступала просто так, и сейчас не собиралась. — Что именно? Убивать? Грабить? Насиловать… гнать жертву, пока силы ее не оставят? Забавляться, как… — Как кто, Гавриил? — ласковый — ласковый шепот. — Как твой отец? — Он мне не отец… — В этом твоя беда, ласковый мой мальчик… и в этом твое счастье… ты не хочешь походить на него? Пускай… будь собой… — Я уже есть, — он все же повернулся к окну и в два шага преодолел расстояние до подоконника. Распахнул створки в безумном порыве, едва не вырвав очередную с корнем. — Я есть! Я существую! И ответом ему был далекий вой твари, которая вышла на охоту. Евдокия всю ночь не могла заснуть, стоило смежить веки, как перед глазами вставала зыбкая стена и тени душ за ней. — Мы есть, — шептали они, протягивая к Евдокии полупрозрачные руки. Во сне теням позволено было преодолеть стену, и Евдокия явно ощущала прикосновения их, липкие, будто бы пальцы эти были обернуты паутиной. Она отшатывалась. Просыпалась. И заставляла себя лечь в чужую постель. Уснуть. Завтра. Уже завтра они отправляются в Серые земли. Себастьян купил билеты… и ее рассказ выслушал, не перебивая. Кивнул. Сказал: — Вот оно как. И вышел. Ничего не объяснил, но тогда Евдокия была слишком утомлена, чтобы требовать объяснений. Ей казалось, что там, в орденских подвалах, ее всю выпили до самого донышка. И в постель она легла сама… и вот теперь маялась — маялась. — Нет, хватит, — очередное пробуждение, резкое, а потому неприятное, заставило Евдокию сесть. Она провела ладонью по обнаженной своей руке, радуясь хотя бы этому прикосновению. А рука-то ледяная. И кожа гусиная, неровная. И холодно… в червене не бывает так холодно, но поди ж ты… сквозит от окна, не иначе. И Евдокия встала. Пол стылый. Поземка на нем… откуда летом поземка? Или же она вновь спит? Если спит, то сон на редкость яркий. И луна за окном. Полная луна… как такое возможно, если пошла она на убыль? Евдокия не знает. Она дошла до окна и окно это, закрытое, распахнула, впуская белую дорожку лунного света. Та протянулась через подоконник, сползла по стене, по полу разлилась стылыми лужицами, ледяными будто. И в зеркале отразилась. Сама дорожка, а еще женщина в белых одеждах, которая стояла у окна, разглядывая Евдокию. А та в свою очередь глядела на эту женщину. — Не боишься? |