Онлайн книга «Капкан на волкодлака»
|
— Но теперь я уже склоняюсь к мысли, что ошибся… — Ошибся, — подтвердил князь, пытаясь сообразить, что именно привело Себастьяна в отчий дом. Он надеялся, что дело вовсе не в клубных делах… и не в той певичке, которая одарила его своей благосклонностью… не даром, естественно… Следовало признать, что чем старше он становился, тем дороже эта самая женская благосклонность обходилась… и ведь пришлось занимать… …а все почему? Потому что Лихо, бестолочь, контракт подписал… честный он больно. И что с этой честностью делать? На векселя ее не изведешь. — Я несказанно рад, дорогой мой папа! — Себастьян сидел вальяжно, и ногой покачивал, и выглядел до отвращения довольным собой. — Раскол в семье — дело дурное… а скажи-ка, будь так ласкав, где же братец мой разлюбимый… — Который? — Тадеуш с трудом сдерживал внезапно нахлынувшее раздражение. Он и сам не мог бы сказать, что же именно было истинной его причиной. То ли, что сын его старший не спешил подчиняться родительской воле, но глядел на отца сверху вниз, с этакой насмешечкой, а то и вовсе — презрением, то ли, что он не поспешил отречься от Ангелины, которая в своем втором замужестве посмела быть счастливой, о чем и писала пространные письма, верно, из желания позлить бывшего супруга, то ли просто сам по себе. Чужой он. Непонятный. — Это который? — поинтересовался Велеслав. Он успел выпить и оттого чувствовал себя престранно. С одной стороны старшего братца Велеслав не то, чтобы боялся — он не боялся никого и ничего, как и подобает королевскому улану — разумно опасался, с другой — Себастьянов наглый вид и, особенно, хвост его вызывали вполне естественное в Велеславовом понимании желание дать братцу в морду. Может, конечно, хвост и не самый лучший повод для мордобития, но и не худший. — Лихослав, — Себастьян развернулся к братцу, на круглой физии которого была написана вся палитра испытываемых им чувств. И раздражение. И отвращение. И вовсе нехарактерная для Велеслава задумчивость. — Так это… он ушел, — наконец, соизволил сказать он, и Тадеуш кивнул, подтверждая слова сына. — И давно ушел? Вопрос Себастьяна прозвучал тихо, но услышали его все, и Яцек из своего угла дернулся было, чтобы ответить, но был остановлен ленивым взмахом княжеской руки. — Давно, — Тадеуш сгреб фишки. — Ага, — подтвердил Велеслав. — Гордый он… и пить не захотел, и играть не захотел… сказал, что, мол, дела у него неотложные… Врет. — Вот так взял и ушел? Невежливо как… и жену свою оставил… Яцек вновь открыл было рот, но Велеслав поспешил с ответом: — Так… сказал, чтоб, мол, приглядели… он вернется… — И ты не стал спрашивать, куда он ушел? Не стал, потому как знал, но Себастьяну не скажет… или… Велеслав с отцом обменялись быстрыми взглядами. И Тадеуш, тасуя карты, лениво произнес: — Мало ли куда надобно уйти мужчине так, чтобы жена о том не ведала? — Мало. Себастьян поднялся. — Видите ли, дорогой папа, Лихослав, к счастью, не в вас пошел… Тадеуш лишь плечами пожал. Ему было все равно. Или казалось, что ему было все равно? Яцек вышел следом за Себастьяном и дверь придержал, прикрыл аккуратно. Выглядел младший братец донельзя виноватым. — Ну? — Себастьян чувствовал, что вот — вот сорвется. Он устал. И голова болела. И не только голова, но и желудок, который с утра ничего-то, помимо овсянки на воде сваренной, не видел. А овсянка на воде еще никому хорошего настроения не прибавляла. Дом злил. Отец. Велеслав, который что-то задумал, и не сам, потому как сам он категорически думать не способен. Богуслава… она не колдовка, ведь проверяли и не единожды, но уже и не человек в полном на то смысле. Еще и Яцек мнется, краснеет… — Мне кажется, я знаю, где Лихослав… Он покраснел еще сильней. Уши и вовсе пунцовыми сделались, а на щеках проступили белые пятна. И Яцек волнуется, потому как не привык до сих пор к этой скрытой семейной войне, и знать не знает, под чьи стяги становится. Ему хочется мира. Только и он уже понимает, что мир невозможен. А Себастьяну надо бы мягче… брат все-таки… — Я… я видел его у конюшен… подошел спросить… думал, что может ему плохо… а он зарычал и… и велел убираться. Яцек вздохнул. — Я бы не ушел. Только там Велеслав появился… и сказал, что приглядит, что… Лихо… он на порошок счастья подсел… еще там, на Серых землях… он борется, только не выходит. Об этом никто не знает и знать не должен… и мне тоже молчать надо. Велеслав посидит рядом, пока ему… пока лучше не станет. А меня отец заждался уже… — А он заждался? — Не знаю… ругался, что я поздно… а так больше ничего… …если бы Яцек не появился вовсе, его отсутствие вряд ли бы заметили. Но его беда в том, что он появился весьма не вовремя. — Мне не надо было уходить? — Идем, — решился Себастьян. — Покажешь, где… И Яцек коротко кивнул. Он чувствовал себя виноватым, пусть и внятно не мог бы сказать, в чем же именно его вина состоит. В том что ушел? Или в том, что не сохранил чужую тайну? Но Себастьяну было не до размышлений. Порошок, значит… в том, что Лихо порошок сей пробовал, Себастьян не сомневался. Но пробовать — одно, а сидеть — другое. Он бы заметил… точно заметил. Или не он, но Евдокия… те, которые на порошке сидят, меняются… а она сказала, что за последние месяцы Лихо крепко переменился… …или он не сам, но его подсадили? Подсыпали раз, другой, а потом… Нет, с выводами спешить не следовало. Яцек вел окольной тропой, тоже спешил. Тощий. И высокий, едва ли не выше Себастьяна. И уланский мундир на нем висит, а штаны и вовсе мешком, пусть и затягивает Яцек ремень до последней дырочки. Ничего, пройдет. Себастьян себя таким вот помнит, только, пожалуй, наглости в нем было куда побольше, и самоуверенности… — Тебя надолго отпустили? — молчание сделалось невыносимым. — К утреннему построению должен вернуться. — Вернешься. Яцек вздохнул. |