Онлайн книга «Большая игра Слепого»
|
Мишу он не любил, понимая, что тот – форменный бандит, настоящий убийца. Лебедев, при всем своем безразличии и наплевательстве, был довольно-таки проницательным человеком, и как всякий художник, обладал интуицией куда более сильной, чем разум. Логически мыслить он не умел, но в людях разбирался неплохо и за долгие годы рисования и писания портретов насобачился моментально улавливать характер человека. Вот и Михаила Лебедев в свое время раскусил с первого взгляда. Едва он увидел телохранителя Шелковникова, как ему стало не по себе. Еще тогда, года полтора назад, Борис Иванович сказал Шелковникову: – Этот твой Миша человека зарежет и глазом не моргнет. – Да ну, брось ты! – благодушно ответил Павел Павлович. – Миша – парень спокойный, он только с виду такой грозный. – Зверь он в человеческом обличий, уж мне ты голову не дури, Павел Павлович, я в людях разбираюсь. – Лучше бы ты в живописи разбирался, а не в моих людях. Шелковников позвонил, и через несколько минут Миша с картинами уже стоял в мастерской. Он сразу зверовато огляделся, не выпуская картины из рук. – Оставь их здесь, Михаил, и иди в машину. Я уж тут еще немного с Борисом Ивановичем пообщаюсь, а потом приду. – Понял, шеф, – коротко сказал водитель, покидая мастерскую. – Ну и морда же у него – садистская! – заметил Лебедев. – Ничего, – ответил Шелковников, – с его лица не воду пить, он для других дел нужен. – Понятно. – Ни хрена тебе не понятно. – Куда ты их хочешь поставить? – спросил Лебедев. – Вначале их надо распаковать, снять с подрамников и аккуратно свернуть в рулон. – – Что, все? – Да, все, – ответил Шелковников. – Давай-ка займемся. Со стола было все убрано, и стол стал самым чистым местом в мастерской, таким чистым, что Шелковников даже удивился. Они вдвоем аккуратно выдернули все гвозди из подрамников. – Хорошие картинки, – заметил Лебедев. – Да, ничего. – На продажу, что ли? – Пока не знаю. Также аккуратно все картины были свернуты в рулон, и только после этого Борис Иванович опять спросил: – Так куда ты их хочешь спрятать? – Их надо спрятать так, чтобы ни Одна падла не нашла. – А ко мне уже давно никто не ходит, поэтому можешь оставить хоть на столе. – Нет, на столе нельзя. Та скульптура Пустотелая? – кивнув на пыльный торс на втором ярусе стеллажа, поинтересовался Шелковников. – Конечно пустотелая, если бутылок в нее не набросали пять лет назад. – Я посмотрю. Шелковников взял стремянку, приставил к стеллажу, легко забрался нанес. – Пустотелая, – удовлетворенно кивнул он, – давай сюда сверток. Борис Иванович подал восемь свернутых в рулон картин. Шелковников аккуратно спрятал их в торс и самодовольно хмыкнул. – Дай-ка мне вон ту мешковину, – обратился он к хозяину мастерской сверху, показывая пальцем на валявшийся на полу грязный мешок. С трудом согнувшись, Лебедев поднял мешковину и передал Павлу Павловичу. Тот накинул мешок на торс. – Вот так оно будет лучше. Затем Шелковников спустился, сложил стремянку и сунул под стеллаж, зазвенев бутылками с засохшим лаком и всевозможными разбавителями. – Осторожнее, разольешь! – Да там у тебя уже ничего нет, кроме мусора, все засохло. – Не скажи, – покачал головой художник. – Ты туда когда последний раз заглядывал? – С полгода уж прошло… Может, коньяка выпьешь, а? – облизнув губы, поинтересовался Лебедев. – Выпью, если нальешь. – Налью, налью, правда, стаканов чистых нет. – Так помой, – поморщился Шелковников. – Будет сделано. Лебедев принялся мыть два стакана, и вскоре они стояли на белом листе бумаги посреди чистого, чуть влажного после того, как его протерли тряпкой, рабочего стола. – Присаживайся. – Тут у тебя и сесть негде, все такое грязное, брюки жалко… – Ладно, садись в это кресло, в хозяйское. – Лебедев стянул грязную ткань, которой было накрыто кресло, вместе со старыми скомканными газетами. – Садись сюда и пей. – Он открыл бутылку грузинского коньяка, налил полстакана гостю и полстакана себе. – За что выпьем? 2( – Не знаю… – сказал Шелковников. – Давай выпьем за удачу. Может, опять повезет? – Хорошо, давай за удачу. – Каждый за свою. – Идет. Мужчины выпили. – У тебя, наверное, проблемы с деньгами? – заметил Павел Павлович. – Да, проблемы, как всегда. С деньгами у меня всю жизнь проблемы, сколько живу, столько и мучаюсь. Никогда их не хватает, да и кончаются они в самый неподходящий момент. Как говорится, то их нет, то их совсем нет. – Это хорошо… – Что же хорошего? Когда денег нет, вообще ничего не хочется делать. – А когда есть, – сказал Шелковников, – тем более ничего не хочется делать. Денег я тебе, Борис Иванович, дам. Немного, подам, – он поднялся с кресла, взял свой кейс, открыл, запустил руку под крышку. Лебедев сидел спокойно и невозмутимо, как изваяние Будды, и поглядывал на бутылку с коньяком. Шелковников вытащил триста долларов и положил их рядом со стаканом. – Вот тебе для начала. – А когда заберешь картины? Сколько им у меня храниться? Шелковников пожал плечами: – Будет надо, заберу. Может, через неделю, а может и через две. В общем, не переживай. – А я и не переживаю, пусть хоть год лежат. Правда, за мастерскую не заплачено, могут наехать. – А почему не платишь? – Как это почему – денег нет. – Я тебе дал денег. – Этого мало, – меланхолично заметил Лебедев, и запустив всю пятерню в сальные седые волосы, откинул их со лба. Лицо от выпитого коньяка уже покраснело, глаза масляно заблестели. – Ладно, дам тебе еще стольник, но за мастерскую из них сразу же заплати. Не надо, чтобы сюда ходили лишние люди, мне это ни к чему. – Мне тоже, – спокойно сказал Лебедев, пряча деньги в карман потертых джинсов. – Давай еще по капле, и я поеду, у меня куча дел накопилась. В галерею заскочить надо, то да се… |