Онлайн книга «Психология бессознательного»
|
Я: «Может быть, она его носила с собой?» [36] Ганс: «Нет! Когда мы теперь поедем в Гмунден, Анна опять поедет в ящике». Я: «Как же она вылезла из ящика?» Ганс: «Ее вытащили». Я: «Мама?» Ганс: «Я и мама. Потом мы сел и в экипаж. Анна ехала верхом на лошади, а кучер погонял. Кучер сидел на козлах. Ты был с нами. Даже мама это знает. Мама этого не знает, потому что она опять это забыла, но не нужно ей ничего говорить». Я заставляю его все повторить. Ганс: «Потом Анна вылезла». Я: «Она ведь еще и ходить не могла!» Ганс: «Мы ее тогда снесли на руках». Я: «Как же она могла сидеть на лошади, ведь в прошлом году она еще совсем не умела сидеть». Ганс: «О, да, она уже сидела и кричала: но! но! И щелкала кнутом который раньше был у меня. Стремян у лошади не было, а Анна ехала верхом; папа, а может быть, это не шутка». Что должна означать эта настойчиво повторяемая и удерживаемая бессмыслица? О, это ничуть не бессмыслица; это пародия — месть Ганса отцу. Она должна означать приблизительно следующее: если ты в состоянии думать, что я могу поверить в аиста, который в октябре будто бы принес Анн у, тогда как я уже летом, когда мы ехали в Гмунден, заметил у матери большой живот, то я могу требовать, чтобы и ты верил моим вымыслам. Что другое может означать его утверждение, что Анна уже в прошлое лето ездила в ящике в Гмунден, как не его осведомленность о беременности матери? То, что он и для следующего года предполагает эту поездку в ящике, соответствует обычному появлению из прошлого бессознательных мыслей. Или у него есть особые основания для страха, что к ближайшей летней поездке мать опять будет беременна. Тут уже мы узнали, что именно испортило ему поездку в Гмунден, — это видно из его второй фантазии. «Позже я спрашиваю его, как, собственно говоря, Анна после рождения пришла к маме, в постель». Тут он уже имеет возможность развернуться и подразнить отца. Ганс: «Пришла Анна. Госпожа Краус (акушерка) уложила ее в кровать. Ведь она еще не умела ходить. А аист нес ее в своем клюве. Ведь ходить она еще не могла (не останавливаясь, продолжает). Аист подошел к дверям и постучал; здесь все спали, а у него был подходящий ключ; он отпер двери и уложил Анну в твою [37] кровать, а мама спала; нет, аист уложил Анну в мамину кровать. Уже была ночь, и аист совершенно спокойно уложил ее в кровать и совсем без шума, а потом взял себе шляпу и ушел обратно. Нет, шляпы у него не было». Я: «Кто взял себе шляпу? Может быть, доктор?» Ганс: «А потом аист ушел к себе домой и потом позвонил, и все в доме уже больше не спали. Но ты этого не рассказывай ни маме, ни Тине (кухарка). Это тайна!» Я: «Ты любишь Анну?» Ганс: «Да, очень». Я: «Было бы тебе приятнее, если бы Анны не было, или ты рад, что она есть?» Ганс: «Мне было бы приятнее, если бы она не появилась на свет». Я: «Почему?» Ганс: «По крайней мере она не кричала бы так, а я не могу переносить крика». Я: Ведь ты и сам кричишь?» Ганс: «А ведь Анна тоже кричит». Я: «Почему ты этого не переносишь?» Ганс: «Потому что она так сильно кричит». Я: «Но ведь она совсем не кричит». Ганс: «Когда ее шлепают по голому роро, она кричит». Я: «Ты уже ее когда — нибудь шлепал?» Ганс: «Когда мама шлепает ее, она кричит». Я: «Ты этого не любишь?» Ганс: «Нет… Почему? Потому что она своим криком производит такой шум». Я: «Если тебе было бы приятнее, чтобы ее не было на свете, значит, ты ее не любишь?» Ганс: «Гм, гм…» (утвердительно). Я: «Поэтому ты думаешь, что мама отнимет руки во время купания и Анна упадет в воду…» Ганс (дополняет): «…и умрет». Я: «И ты остался бы тогда один с мамой. А хороший мальчик этого все — таки не желает». Ганс: «Но думать ему можно». Я: «А ведь это нехорошо». Ганс: «Когда об этом он думает, это все — таки хорошо, потому что тогда можно написать об этом профессору» [38] . Позже я говорю ему: «Знаешь, когда Анна станет больше и научится говорить, ты будешь ее уже больше любить». Ганс: «О, нет. Ведь я ее люблю. Когда она осенью уже будет большая, я пойду с ней один в парк и буду все ей объяснять». Когда я хочу заняться дальнейшими разъяснениями, он прерывает меня, вероятно, чтобы объяснить мне, что это не так плохо, когда он желает Анне смерти. Ганс: «Послушай, ведь она уже давно была на свете, даже когда ее еще не было. Ведь у аиста она уже тоже была на свете» Я: «Нет, у аиста она, пожалуй, и не была». Ганс: «Кто же ее принес? У аиста она была». Я: «Откуда же он ее принес?» Ганс: «Ну, от себя». Я: «Где она у него там находилась?» Ганс: «В ящике, в аистином ящике». Я: «А как выглядит этот ящик?» Ганс: «Он красный. Выкрашен в красный цвет (кровь?)». Я: «А кто тебе это сказал?» Ганс: «Мама; я себе так думал; так в книжке нарисовано». Я: «В какой книжке?» Ганс: «В книжке с картинками». (Я велю ему принести его первую книжку с картинками. Там изображено гнездо аиста с аистами на красной трубе. Это и есть тот ящик. Интересно, что на той же странице изображена лошадь, которую подковывают. Ганс помещает детей в ящик, так как он их не находит в гнезде.) Я: «Что же аист с ней сделал?» Ганс: «Тогда он принес Анну сюда. В клюве. Знаешь, это тот аист из Шёнбрунна, который укусил зонтик». (Воспоминание о маленьком происшествии в Шёнбрунне.) Я: «Ты видел, как аист принес Анну?» Ганс: «Послушай, ведь я тогда еще спал. А утром уже никакой аист не может принести девочку или мальчика». Я: «Почему?» Ганс: «Он не может этого. Аист этого не может. Знаешь, почему? Чтобы люди этого сначала не видели и чтобы сразу, когда наступит утро, девочка уже была тут» [39] . |