
Онлайн книга «Унция или Драгоценное Ничто»
– Неужели? – Гракх махнул газетой, отгоняя муху. – Да, он уже всё показал! – Что «всё»? – Ну, как дирижабль испаряется. И все в мире этот фокус видели, разве, кроме вас с мамой. Ну, ещё Терции. – Дирижабль? – Гракх посмотрел на Амму. – Какой ещё дирижабль? – Ну вот, я же говорила, – девочка вздохнула. – Ты даже не знаешь, о каком дирижабле речь! – О каком, дочка? – Гракх встал. – Не о таком ли чёрном, с граммофонными трубами и буквой «N» на борту? – А ты не такой отсталый, каким кажешься. – И этот самый циркач снова сюда едет? – зачем-то спросил Гракх. – Не едет, а летит, – поправила Септима. – Он ни на чём больше не передвигается, кроме своего дирижабля. – А какой он из себя? Тьфу-ты, – вспомнил про газету, зашелестел, вгляделся в фотографию. – Ну нет, совсем не похож! – На кого? – девочка взглянула с интересом. – Ты знаком с каким-то известным циркачом? – Увы, увы… – Гракх вздохнул. – Ой, папочка, а меня познакомь! – она подскочила, повисла на жилистой шее старого духовика. Он с трудом вырвался из её цепких рук: – С этим «циркачом», милая, я тебя знакомить не стану, даже не проси! – Это почему? – Септима сделала обиженное личико. – Я ведь так обожаю разные фокусы! – Его фокусы тебе не понравятся, – старик снова уткнулся в газету. – А откуда ты знаешь, что мне понравится, а что нет? – не сдавалась она. – Я же этого ещё не видела! – Я твой отец, и лучше знаю, что понравится моей дочери, а на что ей смотреть не следует! Девочка повернулась к матери в поисках поддержки, но та продолжала колдовать у плиты. – Так всегда, – Септима была готова расплакаться. – Вы всё знаете лучше, а о том, что мне нужно, представления не имеете! – И что же тебе нужно? – Гракх перевернул страницу. – Любви, любви и ещё раз любви! – она выбежала из кухни. – Ясно, милый? – Амма высыпала орехи в кастрюлю. Старик нахмурился: – Ничего нового она не сказала. – А что этот циркач собирается показывать, не пишут? – Нет, – он вернулся к статье. – Но если это тот дирижабль, что висел над городом, как проклятье, ничего хорошего не жди. В прихожей звякнул колокольчик, – из лавочки вернулась Терция. – А что это младшая в слезах? – спросила, целуя по очереди отца и мать. – Возраст такой, слёзный, – Амма попробовала бульон. – Кстати, тебе Квинта ничего не говорила? – А что она должна была сказать? – Например, что помолвлена, – бросил со стула Гракх. – С чего вы взяли? – Терция зазвенела рукомойником. – Твоя сестрица доложила, прежде чем расплакаться. – И вы поверили? – В общем, нет, – отец вздохнул. – Но дыма без огня не бывает. – У младшей в голове всегда дым, и вечный огонь внутри, – Терция улыбнулась. – Странно, что вы ещё не привыкли. – В том-то и дело, что привыкли, – Гракх сложил газету. – Но помолвка – это что-то новенькое. – Ребёнок растёт, – девушка вытерла руки полотенцем с вышитым попугаем. Из прихожей донеслись голоса старших дочерей, и в кухню вошли Прима с Секундой, а за ними Кварта и Квинта. Но сейчас они не были на себя похожи – лица бледные, в глазах слёзы. – Что, что такое? – Гракх поднялся навстречу дочерям. – Сегодня просто какое-то солёное царство! – Лучше сядь, папа, – Прима обняла отца. – У нас плохие новости. Амма скользнула взглядом по лицам детей. – Один мой знакомый матрос… – Секунда всхлипнула, – сказал, что наш Октавиан плыл на «Протее»… домой. – Так что же ты плачешь, наш мальчик наконец-то вернётся! – Гракх обнял дочь и тут же отстранился. – На «Протее»? В кухне воцарилась тишина, только суп булькал под крышкой кастрюли. – То, что брат был на корабле, не значит, что он попал в беду, – сказала Терция. – Но «Протей» исчез две недели назад! – Гракх зашелестел газетой. – Неужели… они до него добрались? – Кто «они», папа? – девушки обступили отца. Старик опустился на табурет. – Ваша мать решила, что мне всё привиделось, что я слишком много волновался за Октавиана, и на этой почве то чудище и выросло… – Какое чудище? – Септима протиснулась ближе к отцу. – О, это такая прорва, детки, что легко проглотит целое море слёз! – А море с кораблями или без? – она примостилась у его ног. – Если корабли умеют плакать, – Гракх воздохнул, – то и с кораблями. – А с пассажирскими или военными? – не унималась Септима. – В первую очередь с военными! – Так что же произошло? – сёстры сплотились вокруг табурета. – Что ты от нас скрываешь? – спросили хором. Гракх прикрыл уши, кивая Терции продолжать. – Однажды в музыкальную лавочку зашёл покупатель, – девушка встала за спиной отца, – и сказал, что ему нужен тромбон… – Не просто тромбон, – перебил её старик, – а тромбон «с историей»! О, я слишком поздно понял, какая история его интересует! Терция выдержала паузу. – Оказалось, ему нужна история папиных переживаний… – А зачем ему переживания? – Септима всплеснула ладонями. – Своих что ли мало? – Переживаний о вашем брате, – Гракх снова не дал Терции сказать. – Мне бы сразу понять, когда он наступил на «Травиату»! – А откуда это чудище взялось? – спросила Секста. – Папа разглядел его через тромбон, ну, вы знаете, – махнула рукой Терция. – Так вот, оно пряталось у посетителя внутри, как чёрт в табакерке. С руками-блинами, которыми везде без спроса шарило. А из ноздри у него рос железный волос, и папин тромбон был смертельно ранен. Септима прижала ладони к щекам: – Так вот почему ты больше не играешь, папочка! – Может, мы его полечим? – предложила Секста. – Это никому не под силу, – Гракх поднялся. – Верный друг заплатил жизнью за мою ошибку. Но как я мог быть таким близоруким? Вас учил, а сам устроил в лавочке закусочную для негодяя! Ведь всё было так явно, – он отошёл к окну, бормоча вполголоса, – все знаки на поверхности… – Какие знаки, папа? – тут же вскочила Септима. – Те самые, детки, те самые, – он прислонил палец к уху. – Вот, скрипнуло или прозвенело тихонько, и кажется – колесо телеги или звоночек, а на самом деле это мир заговаривает с нами, хочет сообщить что-то важное, предупредить о чём-то. И вы слушайте и отличайте эти звуки от тех, что издаёт человек или другая живая тварь. Кажется вам, что мышка пробежала, или дождь шумит, а вы понимайте, что это не дождь и не мышка, а волшебные друзья подают свой голос. И тут надо к себе обратиться, проверить, на правильном ли вы пути, не собираетесь ли сделать глупость. |