Книга Унция или Драгоценное Ничто, страница 60 – Андрей Морсин

– И что же это многое? – Айода переплела пальчики у подбородка.

– Всё! И звёзды, и холм, и мерцающее озеро, – он поглядел вдаль. – Хотя, думаю, за его туманом берега вообще нет. Но, главное, я понял, что от меня зависит и сам голос!

– Сам голос? – золотистые искры в её глазах замерли.

– Да! И я не мог понять, откуда у меня такая уверенность, – он отошёл к прибою, заговорил громче, перебивая шум волн, – что я должен, и главное, могу помочь кому-то, кто гораздо сильнее меня! Я словно знал ответ на загадку, которую лучшие людские головы разгадать не в силах, а у меня он есть, здесь и сейчас. А цветы умоляли спешить, ведь главное должно было случиться там – на вершине холма, в амфитеатре!

– Тебе об этом тоже цветы сказали?

– Нет, просто знал и всё, – Октавиан вернулся под пальму.

– И что дальше?

– А когда поле кончилось, я попал в зелёный лабиринт и подумал, что могу заблудиться и опоздать. Но то чувство, лёгкое как ветер, вывело к тропинке, ведущей на вершину холма. И когда я поднялся, то не поверил глазам – стены амфитеатра терялись в высоте, словно… сами были небом! Но тут…

– Ну же, что? – подружка нетерпеливо задвигалась.

– Тут снова вмешалась та посторонняя, неустроенная нотка. Теперь она звучала громче, и в ней была такая… безысходность. Она словно говорила, что если я пойду дальше, то всё потеряю, всё-всё – голову, руки, ноги!

Айода тряхнула волосами, и по её губам пробежала снисходительная улыбка.

– И только я к этой нотке прислушался, – Октавиан ничего не заметил. – Воздух вокруг задрожал, а здание амфитеатра поколебалось и померкло…

– Но как же то чувство, что ты должен помочь, что ты нужен? – девочка пристально смотрела на друга. – Ты же сказал, что понял, для чего тебя разбудил лес!

Он обошёл вокруг пальмы, возвращаясь на прежнее место.

– В тот миг всё затихло: и цветы, и деревья, и камни, словно голос отступил в сторонку и наблюдал, что я буду делать, и стоит ли ему снова меня звать.

– И что же дальше?

Октавиан сел, захватил новую пригоршню песка.

– В том-то и дело, что я не помню! – вздохнул тяжело.

– Как это – не помнишь? – Айода отодвинулась. – Ты не вошёл или не помнишь?

– Всё как отрезало! – мальчик в сердцах швырнул песок в воду. – Может, дальше и не было ничего, как за тем туманом, может, голос просто проверял, готов ли я, смогу ли… Ты же знаешь, какие представления устраивались на таких аренах!

Он поднял взгляд к облачному каравану, растянувшемуся над бескрайней водной пустыней, и над островком надолго повисла тишина. Волны шелестели, неторопливо накатывая на берег. Пятнистый краб, выбравшись из воды, боком прополз мимо ребят, приоткрыв клешни.

Всё это время Айода внимательно смотрела на друга.

– Не страшно, что ты не помнишь, – сказала, наконец. – На «Протее» я поняла, что ты не трус.

Октавиан перевёл взгляд на доски, опутанные водорослями, хлопнул себя по коленям:

– Так ты на этом плоту меня сюда доставила?

– Ну, помогла самую капельку.

– Вот опять, – он нахмурился. – А ведь это я должен был тебя спасать!

– Не беспокойся, – Айода растянулась на песке, – у тебя всё впереди.

Совсем скоро небо усыпали звёзды, но Октавиан долго не мог уснуть, вспоминая сказочный небосвод над озером.

Ночью на горизонте вспыхивали зарницы и доносились раскаты грома, похожие на канонаду. Но ни капли дождя не упало.

Рассвет нового дня заставил его по-другому посмотреть на происходящее. Воды и еды не было совсем, океан вокруг оставался чист – ни дымка, ни паруса. Чувство тревоги, отодвинутое вчерашними разговорами за край островка, наплыло и не отступало, как пенная кромка прибоя.

Октавиан не находил себе места, разгуливая туда-сюда. Айода же, напротив, не выказывала никаких признаков тревоги – сидела под пальмой, наблюдая за играми крабов.

– Как у тебя это получается? – исходив островок вдоль и поперёк, он сел рядом. – Ты не просишь ни есть, ни пить, не жалуешься, не волнуешься, – встретил безмятежный взор подружки, – а ведь помощи нам ждать неоткуда. Пройдёт ещё несколько дней, и мы сойдём с ума от жажды и голода!

– Не беспокойся, – на её щеках появились ямочки. – Этого не случится.

– Вот опять, твоей выдержке позавидует любой мужчина! Нет, ты просто загадка для меня, – он развёл руками. – Кстати, кроме того, что ты волшебная певица, я о тебе так ничего и не знаю.

– И что же? – она наклонила голову, занавешиваясь волосами.

Октавиан заглянул ей в лицо:

– А то, что даже у лучшего в мире педагога по вокалу так научиться петь невозможно.

Айода отвернулась и некоторое время рассматривала облако в небе.

– Что я могу тебе сказать? – пожала плечиками.

– Скажи правду. Ведь ясно, что ты и без меня, где угодно могла иметь оглушительный успех!

– Вдвоём веселее.

– Айода, скажи, кто ты на самом деле! – взмолился Октавиан. – Откуда ты и почему мне помогаешь?

– Ладно, – она встретила его взгляд. – Рано или поздно ты бы всё равно узнал.

Встав, девочка одним прыжком перескочила песчаный берег, приземляясь на гребень волны и не тревожа пенной кромки.

– Я – Песня! – сказала, балансируя на бегущей волне.

– Что?! – Октавиан тоже вскочил на ноги. – Что ты имеешь в виду, «ты – Песня», это что, фигура речи?

– Никакая не фигура, – Айода засмеялась, и лучики радужного света заблестели в уголках губ. – Самая что ни на есть Песня!

– Песня? – он подошёл ближе, рассматривая подружку, парившую над водой, и различая сквозь её туловище туманную линию горизонта. – Ты не человек? Н-нет, не верю, не может быть!

– Мы с тобой как-то об этом говорили, – она легко перелетела обратно на островок. – Ты ещё утверждал, что ходить по земле, улыбаться и подмигивать могут только люди…

– Да, – Октавиан обошёл вокруг пальмы, но садиться не стал, глядя на неё с расстояния. – Я и сейчас так думаю.

– Как видишь, Песня тоже может путешествовать, говорить, улыбаться и даже спасать, когда нужно.

Он смотрел на подружку так, словно она была ожившей грампластинкой.

– Невероятно! – провёл ладонями по лицу. – И как же тебя называть – Айодой или прямо… Песней?

– Как тебе больше нравится, – она поправила волосы. – Айода и есть – Песнь. К тому же, кроме тебя меня никто не видит.

Октавиан вспомнил свои речи перед публикой и не удержался от смеха:

– Забавно, что думали обо мне все эти люди, когда я представлял тебя со сцены!