Онлайн книга «Уход на второй круг»
|
Разве можно изменить день, когда она, так и не услышав голоса мужа, позвонила Денису. «Ну хоть ты ответил! — весело возмутилась она. — Вы что там, дрыхнете? Где Ванька?» «Ты только не волнуйся». «О чем?» «Ты когда вернешься?» «Что случилось? — стало страшно, пальцы мгновенно заледенели, мысли замедлились. — Денис, где Иван?» «Нет его больше, Ксюш. Погиб Иван». «Не мели чепухи! — взвизгнула сестра. — Вы идиоты! Где он», — отказывалась она принимать непоправимое. «Ксюш!» «Он не мог, слышишь? Не мог! Меня бросить не мог. Сейчас особенно не мог. Он же не знает еще. Я приеду — и скажу ему, и он обрадуется, потому что давно хотел, говорил, ты крестным будешь…» Она говорила, и говорила, и говорила. О бантиках и доме за городом, о путевках в пансионат, о не выбранном имени, о галстуке, который она присмотрела на день рождения отца. Еще, конечно, полтора месяца, но все же… А потом замолчала. На много дней заменив односложными ответами все чувства. «Почему эта пьяная сволочь не сдохла в чертовом пожаре?» — самая длинная фраза, которую Ксения произнесла, вынудив брата рассказать о том, как все случилось. И наращивала панцирь, превращала собственную жизнь в распорядок, находя в этом достаточные основания для того, чтобы просыпаться каждое утро, помнить, не быть вдовой. Потому что любит. Что бы ни случилось, где бы он ни был — любит! И в радости, и в горе. * * * — Живот… — Где? Сверху? Здесь? — пальцы в перчатках забегали по голой коже. — Да… — это все, что смог выдохнуть пациент лет тридцати пяти, поджарый, длинный и сейчас похожий на скульптуру в музее мадам Тюссо. — Язва обострилась? Он же на диете! Все предписания выполнял, — заплакала его супруга, стоявшая у изголовья кровати. — Рвало? — нахмурился Парамонов, обращаясь уже к ней, и тут же обернулся к медсестре: — Илон, готовь Анну Дмитриевну. — Сразу рвало, — продолжала хныкать женщина. — Утром прошло, только голова кружится. И вот это… — а потом, утирая слезы, спросила: — Простите, а что за Анна Дмитриевна? — Анальгин с димедролом, обезболивать будем. А по времени сколько? — Часов с пяти утра мается. — То есть восемь часов? Чего ждали? — Что пройдет. — Аааа… Илон, чего там? — Сейчас, уже, — ответила Илонка, орудуя шприцом. — Короче, мы его забираем, — Парамонов снова взглянул на жену пациента. — Да как же! — Сами говорите, что язва. — Но вы же вкололи, сейчас отпустит. — Без госпитализации не обойтись. Вы видите, что с ним? Женщина снова всхлипнула. — У нас медицинская карта дома. Надо? — Тащите, — кивнул Глеб. — Илон, кликни, пожалуйста, Петьку. Пусть носилки несет. Пока все разбежались в разные стороны, он поскреб пальцем висок и снова взглянул на больного. Черт знает, что такое, а не смена! Один за другим два ложных вызова, потом дохлый бомж в подвале — жильцы дома вызвали бригаду, да поздно. Теперь вот этот язвенник. А он просто чертовски устал. И более всего — устал думать. Думать и бесконечно прокручивать в голове то, что происходит в жизни. Пациент снова страдальчески замычал, раскрыв глаза и растерянно, как ребенок, глядя на Глеба. — Тихо, тихо, — проговорил Парамонов. — Сейчас пройдет. И почему-то думал, что сейчас — точно никогда ничего не проходит. «Сейчас» — штука неопределенная и одновременно не имеющая срока давности, потому что может длиться годами. Мучительное осознание — сам он едва ли далеко ушел от «сейчас» того периода, когда медленно сходил с ума. Падать больно, если мнишь себя сидящим где-то очень высоко. Язвенник, хоть и выглядел щуплым, оказался на редкость тяжелым. Петька отфыркивался и тихонько страдал — тащить с третьего этажа стонущее тело было сомнительным удовольствием. Илонка подъездную дверь открывала. Глебка декламировал: — Нести не могу — и несу мою ношу. Хочу ее бросить — и знаю, не брошу! Распора не сдержат рёбровы дуги. Грудная клетка трещала с натуги. — Илонка! Кстати о ребрах, ЭКГ на всякий! Иван Макарыча исключить. — Будут тебе ребра, — кивала медсестра. Но Иван Макарыча исключить не удалось. В машине скорой предполагаемый диагноз резко сменился. — Язвенник, твою мать, — прорычал Парамонов, разглядывая запись электрокардиографа несколько минут спустя. Он, конечно, нифига не кардиолог, но красоту открывшейся его взору картины оценить чувствовал себя в состоянии. «Ленк, тут не по брюху, тут выше бери! — рявкнул он в трубку. — Им кардиологическую бригаду вызывать надо было, куда его везти?» «Сейчас разберемся». «Давай, времени нет от слова вообще!» Парамонов отрубил голос и озадаченно уставился на Петра. Нет, не в смысле созерцания водилы, а в смысле взгляда куда-то в вечность. Из знакомых кардиологов самым путевым был… — Тим! Привет! — И тебе привет! — ответил Тимур. — Какими судьбами? — Дело есть. У меня тут вызов. Мужчина, тридцать четыре года. Предварительно язва, по симптомам, вроде, оно, но и на абдоминальную форму инфаркта миокарда вполне… ЭКГ сделал — ну явно! Ты сейчас где? В Институте? — Да. Привезешь? — Возьмешь? — Если правда окажется мой… Тащи уже! — Да везу. Петька, в Институт неотложной хирургии… Тим, а зав. гастроэнтерологического у вас по-прежнему Саша Губрий? — Куда ж он денется? — хохотнул Тимур. — Ладно, сойдет, — смилостивился Глеб. — Отключаюсь — голос ожил. Голос и правда ожил. Теребили из аквариума. — В шестую областную вези, — скомандовал диспетчер. — Я уже еду в Институт. — Парамонов, черт! Ну какой институт, ты издеваешься? — В мой институт! Чесались долго! — Ну молодец, чего уж! Смотрю, ты и сам справляешься норм! Глеб только хмыкнул. В приемник сдавал своего язвенника-сердечника почти под фанфары, хотя и не хотелось рожей светить. Но разве с такой-то рожей прошмыгнешь мышью? Особенно при прежнем контингенте. И пяти минут не пробыл, а все от первого до последнего этажа уже были в курсе: сам Глеб Парамонов на скорой приехал. Невиданное зрелище. |