Онлайн книга «Зеркальные числа»
|
* * * Злой воздух хлещет, давит стеной. Десантники прячутся за рубкой катера, кутаясь в бушлаты. Старлей кричит, перебивая ветер: – И чтобы без самодеятельности! Без пижонства этого вашего, никаких бескозырок. Каски не снимать! Высаживаемся, сразу цепью рассыпаемся. Первая группа прикрывает, вторая – с саперами к доту. Закладываем заряды и уходим. Все понятно, товарищи краснофлотцы? Сосед Биткову шепчет на ухо: – Ага, уходим. А если ждут, самураи чертовы? Берлин вон три месяца, как взяли. Обидно так-то. Считай, после войны. Серега молчит. Проверяет сумку с дисками, поближе подтаскивает пулемет Дегтярева. Катер сбрасывает ход до самого малого, чтобы не реветь дизелем – сразу начинает качать так, что ноги задирает выше головы. – Пошли, – командует старлей шепотом. Можно подумать, это поможет. Катер – как на ладони. Светило хлещет очередями веселых зайчиков, скачущих по лазури. Почему все-таки не ночью, тля?! Кто-то украдкой крестится. Переваливается через борт, ухает в воду – по грудь. Подняв над головой ППШ, идет к берегу, как танцует – один локоть вперед, потом – другой. Битков расстегивает промокший ремешок, снимает каску, бросает на палубу. Достает из-за пазухи беску, натягивает поглубже, ленточки – в зубы. Зажмурившись, кивает солнцу. Прыгает в зеленую волну. Бредет к мокрым камням – они сейчас похожи на ленивых тюленей, развалившихся под жарким небом августа. Когда остается двадцать метров – оживает японский дот. Бьет прямо в лицо ослепительными вспышками. Серега, опрокинувшись на спину, тонет – вода смыкается над головой, плещется, рвется в продырявленные легкие. Нечем дышать. Битков пытается нащупать в кармане треугольный стеклянный осколок. * * * – Харе орать, Биток. Сергей распахивает глаза. Пытается втянуть раскаленный воздух – и корчится от боли. Розовая пена пузырится на губах. Над головой – не синее курильское небо и не зеленая тихоокеанская волна. Над головой – потолок кабульского госпиталя. В желтых потеках и трещинах, напоминающих бронхи на медицинском плакате. – Осколок! Осколок мой где? – хрипит Битков. – Во, видали? Хирурга спрашивай. Там из тебя всякого повынимали – и пуль, и осколков. – Нет, – кашляет Серега. Сплевывает в полотенце, добавляя бурых пятен, – стеклянный такой. Синий. – Тьфу, вот чокнутый, а? Его когда в вертолет тащили – тоже все свою стекляшку искал. Кто маму зовет, а Битков – кусок бутылки. – Где?! – В манде. В тумбочке твоей, придурок. Рыча, садится на койке. Ощупывает перебинтованную грудь. Скрипит верхним ящиком тумбочки. Тощая пачка писем. Картонная коробочка с орденом Красной Звезды. Мыльница. Бурый огрызок яблока. Вот! Берет осколок синевы. Прижимает к повязке, осторожно ложится на спину. Улыбается растрескавшимися губами. * * * – Ну, все! Кабздец тебе, барыга. Кожаных – четверо. Мелькают набитые кулаки, белые полоски «адидасов». Мужик держится секунд десять, потом бритые его заваливают, начинают пинать лежащего – с хеканьем, выдающим удовольствие от процесса. – А ну, стоять! Битков ставит на скамейку ободранный чемодан с металлическими наугольниками, бросается в драку. Первый даже не успевает развернуться – хрюкнув, падает мордой в асфальт. Второй успевает – и совершенно зря. Прямой левой приходится точно в челюсть. Третий издает мяукающие звуки, начинает махать ногами. Балерун, тля. Кто же ноги выше пояса задирает в реальном-то бою? Битков ловит каратиста под колено, бьет лбом в харю. Добавляет уже по упавшему. Последний шипит что-то матерное, выбрасывает тонкий луч ножа. Вот это – зря. За такое не прощают. Серега выбивает нож. Руку ломает вполне осознанно и намеренно. Помогает мужику подняться. «Барыга» смотрит на свой пиджак в кровавых пятнах. Качает головой: – Надо же, суки. Двести баксов платил за шкурку-то. Подходит к каратисту, пинает узким туфлем. Нагибается и орет: – Вы, бычары, всем кагалом не стоите, сколько пиджак! Так своему старшему и передай: должен теперь. Поворачивается. Протягивает Биткову бумажный прямоугольник: – Будем знакомы. Павел Петрович. Удивленный Серега крутит картонку, чешет лоб: – А это чего это? – Визитная карточка, – хмыкает Павел Петрович, – ты откуда такой взялся? Вписываешься ни с того ни с сего, визитки пугаешься. – Я-то местный. Просто четыре года за речкой. Сверхсрочную еще. – А! Афганец, значит? Это хорошо. Пошли. С меня поляна за спасение. – Да как-то… – Пошли-пошли. За все платить надо. А про Пашу- Металлурга любой скажет – я долги отдаю. * * * Четыре огромные трубы, будто наклоненные назад встречным ветром, нещадно дымят, пачкая ослепительную лазурь. Нож форштевня режет бирюзу, как грубый плуг – английский газон. По верхней палубе прогуливаются пассажиры первого класса: сияют цилиндры, топорщатся нафабренные усы. Дамы сверкают драгоценностями: один гарнитур стоит столько же, сколько новейший миноносец. Смех, словно звон серебряных колокольчиков. Улыбка – нить жемчуга в перламутровом обрамлении. – Вы так милы, Серж. А китель великолепно облегает вашу фигуру. Ах, моряки – моя слабость. В полутьме – шуршание сползающего шелка. Алебастр кожи. Неземной аромат. – Это – Флер д' Амур, запах любви. Идите ко мне, мон капитэн. – Кхм. Пока – только вахтенный начальник. – Ах, смешной! Разве это важно? Вы же приведете бригантину нашей любви в лагуну истинной страсти, не так ли? Звон пружин. Жар скользящих тел, влага и дурман. Скрип пружин. Скрежет измученных пружин. Вздох. Стон. Стон и скрежет рвущегося железа. Бешеный стук вестового в дверь каюты: – Всех офицеров – на мостик! Катастрофа, мы столкнулись с айсбергом. Крики наполняют тесные пространства палуб. – Ах, вы же не бросите меня, Серж?! Прижимается горячим телом, умоляя. * * * Битков открыл глаза. |