Книга Трон Знания. Книга 3, страница 128 – Такаббир Эль Кебади

— Какую правду?

Галисия устремила взгляд на яблоню, росшую под окном:

— Если ты любишь человека и думаешь, что он любит тебя… И так получилось, что вы не видитесь с ним год, а он ни разу не приехал, не написал ни строчки и ни разу не позвонил, ты бы продолжала думать, что он тебя любит?

— А вы ему писали?

— Нет. Сначала я обиделась, что он уехал не прощаясь.

— Он со всеми так, — попыталась успокоить Малика.

Галисия хмыкнула. Сложив руки на столе, опёрлась подбородком на кулаки:

— Я ждала, когда он извинится. Затем решилась. Написала ему записку, а он мне: «Увидимся весной». Это было прошлым летом, Малика. Я приехала, а он ни разу не поцеловал меня в губы. Что я должна думать?

— На балу вы казались счастливыми.

— Мы надели маски. — Галисия уткнулась в кулаки лбом. — Отвези меня к нему. Пожалуйста! Я не хочу, чтобы он бросил меня, как надоевшую игрушку. Я хочу сама с ним расстаться.

Утром они сели в старенькую машину. Луга завёл двигатель и, недовольно поглядывая на Малику в зеркало заднего вида, нажал на педаль газа. Автомобиль маркизы покатил следом.

Галисия говорила без остановки. И в постоялом дворе, и за обедом в таверне. Она боялась предстоящей встречи с Адэром и пустой болтовнёй пыталась усыпить свой страх. К Воротам Славы Малика подъехала с нешуточной головной болью и ненавистью к тому, кто придумал наградить человека языком. Когда автомобиль маркизы свернул в рощицу, Галисия улеглась на сиденье.

— Вы расскажете ему об Иштаре? — спросила Малика, кивнув защитникам возле сторожевых будок.

— Нет! Я его не выдам!

— А что вы скажете?

— Скажу, что он свободен.

Луга повёл машину по улицам города.

— Можете сесть, — произнесла Малика и, когда Галисия выпрямилась, взяла её за руку. — Не надо ничего говорить. Завтра вы передумаете, но будет поздно.

— Ты не понимаешь. Мне надо сказать ему, и моё имя вычеркнут из списка претенденток в жёны.

— Есть такой список?

— Да. Отец сказал, что его составил Трой Дадье. Короткий список. Я единственная, в ком не течёт королевская кровь.

— Вы знаете, кто в нём?

— Нет, но мой отец как-то оговорился, почему Моган тянет с обсуждением будущей жены Адэра. Он ждёт, пока подрастёт Леесса, дочь короля Залтаны.

Малика отвернулась к окну:

— Слышала о такой.

Галисия прижалась к ней и, глянув Луге в затылок, прошептала:

— А я видела. Она приезжала в этом году на день рождения Могана. Скажу честно: в её-то пятнадцать… Иштар сказал бы: «Прирождённая джурия». Её точно лепили вручную.

Малика поёрзала на сиденье, сомневаясь, сказать или промолчать:

— Вы знаете, кто такой Иштар?

— Преступник. — Галисия вяло улыбнулась. — Я целовала преступника. Это так унизительно. Унизительно, потому что видела ты.

— Он будущий хазир Ракшады.

Галисия задохнулась:

— Кто? Иштар? Не верю!

— Неужели вы не знали?

— Я далека от политики. — Галисия всплеснула руками. — Я целовалась с хазиром. Бог мой! С монархом Ракшады!

— О нём писали во всех газетах.

— Я не читаю газеты.

— И никто не обсуждал его на приёмах или на балах?

— Без Адэра я не выходила в общество. Я боялась сплетен.

— А как же бал у Могана?

— Единственный раз. Меня заставили. Я заменяла заболевшую фрейлину Леессы. Это было так унизительно! Возлюбленная Адэра — фрейлина своей соперницы. — Галисия отодвинулась от Малики. — У вас с ним что-то было?

— Нет.

— Можешь не скрывать. Мне уже всё равно.

— Не было!

Галисия хмыкнула и до гостиницы не произнесла ни слова.

***

Кабинет Адэра находился на третьем этаже замка, имеющего форму полукольца. Крылья здания, вонзаясь в удивительно прозрачный воздух, тянулись к далекой границе между небом и морем. По внутреннему двору мимо кадок с карликовыми кипарисами прохаживались чайки. Первое время Парень нещадно охотился на них, отстаивая свою территорию, потом смирился. После сытного обеда ложился спать в жиденькой тени деревьев, а чайки безбоязненно топтались по чёрной глыбе.

Адэру нравился этот необычный замок: комнаты и залы неправильной формы, узкие высокие окна, многочисленные террасы, лестницы, закрученные против часовой стрелки; почти все ветоны были левшами и в давние времена защищали сооружение, держа меч в левой руке, а щит в правой. Хотя было сложно представить, как враг мог добраться до дворцового комплекса, надёжно охраняемого кряжем.

Окна кабинета правителя выходили на три стороны. Сидя за столом посреди комнаты Адэр видел в правом окне вершину Лай и подле неё безлюдное старинное здание. Из окна слева открывался вид на другое крыло замка и краешек внутреннего двора. А в окне за его спиной вечерами горел закат, окрашивая кабинет в багровые и золотистые оттенки. Адэр брал документы, пересаживался за столик возле окна и, наблюдая как солнце опускается в море, подводил итоги прошедшего дня. Всё остальное время он неизменно сидел лицом к двери, не желая отвлекаться на чудный морской пейзаж.

Когда Адэру доложили, что в Лайдару прибыла маркиза Галисия Каналь, он посмотрел на секретаря, ожидая признания ошибки. Гюст с бесстрастным видом протянул письмо и, проскрипев начищенными туфлями по половицам, скрылся в восьмиугольной приёмной.

Галисия просила о безотлагательной встрече. Короткие предложения и сдержанный тон письма говорили о непонятной спешке и столь же непонятном волнении.

Адэр не успел обдумать причину приезда Галисии и разузнать, каким образом ей удалось беспрепятственно проникнуть в древнюю столицу, как в кабинет вновь вошёл Гюст и сообщил, что маркиза Каналь уже в приёмной.

Галисия — в персиковом платье и в соломенной шляпке, украшенной бежевыми розами — изящно присела возле порога:

— Ваше Величество.

— Ты беременна? — спросил Адэр, закрыв записную книжку.

Вопрос был настолько неожиданным, что Галисия, резко выпрямившись, с трудом удержала равновесие:

— Беременна? Почему ты так решил?

— Ты приехала без приглашения.

Она приблизилась к столу, опустила руку на спинку стула:

— Можно?

— Раньше ты не спрашивала разрешения сесть.

— Не спрашивала, — тихо подтвердила незваная гостья и опустилась на сиденье. — И если я беременна, то что?

— Ничего. Я никогда не хотел, чтобы вокруг трона бегал бастард, но ради тебя я готов поступиться своими принципами.