Книга Весь мир Фрэнка Ли, страница 22 – Дэвид Юн

– И мне твоя очень нравится, – а через секунду добавляет: – Ой, я забыла свитер. В кино всегда холодно. Зайди пока, поздоровайся с родителями.

Она поднимается на второй этаж, а я, вдруг снова оказавшись в ее доме, остаюсь совершено один. Я рассматриваю детали интерьера. В винтажном молочном бидоне стоит букет из свернутых в трубочку чертежей, в рамке на стене висят огромный, размером с простыню, постер какого‐то французского фильма и фото маленькой Брит.

Она с родителями играет в бассейне с разноцветными шариками. Все вещи в комнате несут какой‐то смысл, все они подбирались с душой и находятся на своем месте не просто так.

Я снова вспоминаю о том, как сильно отличается наш дом. Мама собирает керамических курочек, просто потому что они дешевые. Папа коллекционирует сувенирные крючки (тоже чем дешевле, тем лучше) из самых разных мест – Хермоза-Бич, аэропорт Лос-Анджелеса, замок Скотти…

По дому моих родителей можно подумать, что они все еще на пути к большой мечте. А в доме родителей Брит кажется, что они уже давно достигли намеченной цели.

– Вот мы и снова встретились, – раздается голос отца Брит, потом он сам появляется, снова одетый в серое худи.

– Здрасьте, – говорю я.

Он неожиданно меня обнимает:

– Я так и знал, что опять тебя увижу, приятель. Хочешь пива?

– А-а-а-а, – говорю я, – мне восемнадцать?

– А, точно, – отвечает он. – Может, травки тогда, а? – Он скрещивает руки на груди и начинает смеяться. – Шутка.

– Рада снова тебя видеть, Фрэнк, – раздается мягкий женский голос, и появляется мама Брит, тоже в сером худи. За ней приходит Брит с тонким свитером в руках.

Я представляю себе, как мы выглядим со стороны: родители в одинаковых худи, дети в модных майках, – и внутренне смеюсь над всей этой милотой. Ощущение милоты проходит по комнате, как порыв теплого воздуха.

– Нам пора, – говорит Брит.

– Да, не хочется пропустить трейлеры перед фильмом, – добавляю я.

– Именно это я и хотела сказать, – замечает Брит с улыбкой. Видно, что это совпадение произвело на нее впечатление.

– Подождите, не уходите, – говорит папа Брит. – Я хотел тебе кое‐что дать. Брит говорит, что тебя интересует аудиоассамбляж.

Слово «аудиоассамбляж» скачет у меня в голове, как мячик для пинг-понга. Так вот, значит, как это называется. И папа Брит знает, что это такое. По коже бегут мурашки. Я чувствую себя так, словно мою фамилию объявили в микрофон и мне надо выйти на сцену, чтобы у всех на виду получить награду.

Папа Брит передает мне небольшую круглую жестянку:

– Когда я только начинал ухаживать за мамой Брит, я записывал звуки в метро. Мы тогда жили в Бруклине. Эти записи могут тебе понравиться.

– Ого, – говорю я, принимая из его рук жестянку, – а вы уверены, что хотите мне их отдать?

– Может, это тебя на что‐нибудь вдохновит, – отвечает папа Брит и подмигивает своей дочери.

Брит не закатывает глаза и вообще не делает ничего из того, что обычно делают подростки. Она просто смотрит на меня, и в этом взгляде читается уверенность в том, что эта маленькая жестяная коробочка поможет мне сделать что‐то великое. И от такого взгляда мне действительно хочется сделать что‐то великое.

* * *

Самым лучшим в походе на «Старую новую любовь» оказался не сам фильм (хотя он был отличным – идеальное сочетание романтики и комедии, моих самых любимых на свете вещей). Больше всего мне понравилось стоять вместе с Брит перед сеансом в очереди за едой и напитками. В очереди были пары помоложе и постарше, парни с девушками, державшими тонкие свитера, мужчины с женщинами, державшими тонкие свитера, и иногда попадались пары парней или пары девушек, и все они тоже держали тонкие свитера.

Мне кажется, я присоединился к клубу. К клубу тех, у кого есть пара.

– А можно нам на начос дополнительных халапеньо? – спрашивает Брит у работника кафе.

– Ничего себе! Именно это я и хотел заказать! – говорю я, опьяненный удивлением.

Мы внимательно смотрим трейлеры перед сеансом и шепотом обмениваемся критическими замечаниями, потому что оказывается, что нам обоим это нравится. Сам фильм мы тоже смотрим очень внимательно. К концу по моей щеке сползает одинокая слеза, а Брит вытирает сначала свои заплаканные глаза, а потом и мои.

Мы целуемся только тогда, когда на экране появляются титры. Я чувствую в ее рту привкус перца и сыра, и она тоже, видимо, его чувствует, поэтому перед тем, как снова поцеловаться, мы пьем колу.

– Вот так гораздо лучше, – говорю я.

После фильма, отъехав немного от кинотеатра, мы останавливаемся у небольшого дурацкого кафе на Кресент-Бич. На стенах висят старые автомобильные номера и весла, играет старая музыка, и посетители уже давно не молоды. Раньше я вообще не понимал, зачем ходить в такие места, правда. Нет, я серьезно. Оно даже называется «Старперцы».

Но сейчас мы с Брит сидим рядышком в кабинке, пьем какао, и места лучше этого кафе и быть не может.

– Мне тут нравится, – говорю я. Вынимаю диктофон и записываю окружающий нас гул – позвякивание посуды, разговоры и звуки отодвигаемых высоких стульев, похожие на песни китов. Потом я убираю диктофон.

– Да, по‐своему неплохое, – соглашается она, рассматривая интерьер. – И никакого китча. Ненавижу китч. Китч – это когда ты видишь вещь не такой, какая она есть, а такой, какой тебе хотелось бы, чтобы она была.

– Китч – это когда смеешься над чьим‐то вкусом.

– Это просто подло, – соглашается Брит.

Я думаю о маминых курицах и папиных крючках. Это китч? Или, может, я просто слишком жесток к родителям?

Скорее всего, именно последнее. Может, в восьмидесятые в Корее было круто собирать куриц и настенные крючки.

– Да, подло, – соглашаюсь я и мысленно обещаю себе исправиться.

На стене висят прозрачные часы в форме пивной кружки, в них пузырится жидкость янтарного цвета. Этим часам, наверное, уже лет пятьдесят.

– Смотри, какие часы, – говорю я. – Это не китч, это же просто прекрасно.

– Кстати, а как у тебя со временем? – спрашивает Брит.

– Никуда не тороплюсь, – заверяю ее я. – Времени навалом.

– Кру-у-у-ть, – отвечает Брит, как ребенок.

«У нас масса времени, потому что мы с Джо заключили договор», – думаю я. Но Брит тут же отвлекает меня от размышлений. Она поворачивает голову, и прядь ее волос попадает в какао. Я тут же отодвигаю ее чашку.

– У тебя волосы в чашку попали, – говорю я.

Она берет мокрую прядь и подносит к моему лицу.

– Не хочешь попробовать?

– Ну-у-у, – с сомнением мямлю я, но беру кончик пряди в рот.