— Пожалуйста, не повышай голос, иначе твой отец прервет наш разговор, — тихо попросил Фолкет.
Ясмина встав, прошла к окну, отвернувшись от Фолкета, украдкой смахнула слезы.
— Я… наверное, должен попросить у тебя прощение за охоту… — услышала Ясмина над своим ухом.
Дернувшись от неожиданности, она развернулась и оказалась лицом к лицу с волероном.
— Отойди! — потребовала она.
Фолкет сделал два шага назад.
— Я хочу кое-то сделать, вернее, сказать тебе… Это, скорее всего, наша последняя встреча, вряд ли я захочу тебя видеть впредь, поэтому…
— А я надеюсь, ты примешь мое предложение руки, — перебил ее Фолкет.
— Не надейся! Я виновата перед тобой, но не хочу отдаться в твои руки еще раз добровольно. Я готова понести наказание, но жить всю оставшуюся жизнь… в боли и унижениях… нет… не смогу.
— Да с чего ты это решила? — с досадой сказал Фолкет, дернувшись к ней, но остановился, увидев выставленную вперед руку Ясмины с раскрытой ладонью.
— У меня вряд ли будет другая возможность, поэтому я хочу попросить у тебя прощения сейчас, — опустив руку, неожиданно сказала Ясмина.
— Что? — опешил Фолкет.
— Прости меня, Легар, — сказала Ясмина, глядя прямо и смело на Фолкета, — прости за сестру, прости, что из-за моей дурости она погибла и ты остался совсем один. Я понимаю, мои слова это просто слова, и, может, для тебя они пустые, или даже лживые. Но поверь… я… для меня они важны.
— Хочешь облегчить больную совесть? — скривился Фолкет.
— Да, твоя сестра приходит ко мне во сне, — призналась Ясмина, — я не могу спать, она пугает меня.
— Думаешь, после этих слов она не будет тебе сниться? Насколько искренне ты просишь у меня прощение? Чего ты добиваешься этим? Пытаешься быть доброй, кроткой и понимающей? Уверена, что у тебя это получится?
— Я хочу, чтобы ты оставил мысли о мести, успокоился и жил дальше. Я понимаю, все, что ты пытался со мной сделать, продиктовано болью от потери, местью, желанием как можно больнее наказать меня, но…
— Вначале так и было, — согласно кивнул Фолкет, — но сидя в каземате, я многое передумал. Едвига… была доброй, нежной и светлой. Она бы не одобрила то, что я творил… и она бы тебя простила…
— Но не ты?
— Мне трудно описать словами, что я к тебе чувствую, но это гремучая смесь… не дает мне спокойно дышать, когда ты так близко… рядом.
Ясмина настороженно смотрела на него, но промолчала, когда он сделал шаг к ней.
— Только не говори, что влюбился в меня, — горько усмехнулась она.
— Не знаю, но… любовь… это, по-моему, другое. Дэвойр любил Едвигу, это было ясно, как день. Он смотрел на нее с обожанием, с нежностью, слушал, как завороженный вздор, что она несла, умилялся всему, что она делала. Я видел, что даже простое касание ее пальцев приводило его в трепет. Я раз наблюдал, как Едвига оттирала ему платком замаранную, не помню уже чем, щеку. Так вот, он забыл как дышать, мне казалось, он в обморок упадет от счастья.
— Это еще одна из граней мести — рассказывать о любви Едвиги и Дэвойра? — с болью в голосе спросила Ясмина. — Я знаю, что лишила его возможности стать счастливым… знаю… видела, как он страдает. И мне было больно на это смотреть.
— Я пытаюсь объяснить… что в моем представлении означает… любить… это что-то воздушное, чистое, нежное.
Он осторожно сделал еще один шаг к ней, и теперь они стояли слишком близко. Но Ясмина, опершись ладонями на подоконник позади себя, не отталкивала его, и даже позволила невесомо обнять ее. Она заворожено смотрела в его глаза, в которых горели серебряные искры, но дыхание Фолкета было не ледяным. От жара его тела, его горячего дыхания у нее пересохло во рту и заполошно застучало сердце. Да почему же она так откликается на его близость?!
— А то, что я испытываю к тебе, — шептал он, склонившись к ней и почти касаясь своими губами ее рта, — темное, тягучее, сладко-горькое. Я должен тебя ненавидеть, я боролся с собой, но меня невыносимо тянет к тебе. Ты мое наваждение, моя тяжелая и неизлечимая болезнь.
Его объятия стали крепче, дыхание тяжелее и прерывистее, а в шепоте слышались ноты обреченности и боли.
— Нет! — твердо сказала Ясмина в губы, почти целующие ее.
— Что?! — растерянно моргнул Фолкет, поднимая к ее глазам затуманенный взгляд.
— Убери руки и отойди от меня, — потребовала она.
Он медленно выпустил ее из объятий и отступил.
— Дальше!
Он нехотя сделал еще один шаг назад.
— Я не хочу быть чьей-то болезнью, я хочу, чтобы меня любили, а не болели мной, — сказала она, с трудом сдерживая слезы. — Если меня невозможно любить нежно и трепетно, то… обойдусь… без наваждения и темноты.
— Может… любовь бывает разной, возможно… и такой…
— Нет! Такой любви не хочу! И уж тем более, замуж за тебя не пойду. Я поняла — ты хочешь меня получить. А поняв, что ускользаю, предпринял последнюю и отчаянную попытку удержать меня. Но потом ты очень пожалеешь об этом. А расплачиваться за твой порыв буду я.
— Я не пожалею… — мрачно известил Фолкет. — А ты подумай хорошенько. Кто тебя замуж возьмет после всего… кто решится на это, пойдя против общества? Кто готов стать изгоем вместе с тобой?
— А ты, значит, готов меня облагодетельствовать? — горько усмехнулась Ясмина. — Надеешься, я буду тебе благодарна всю оставшуюся жизнь?
— Не забывай, ты виновата передо мной… а значит должна…
— О! А вот это ты мне всю оставшуюся жизнь не забудешь! И никогда не простишь мне смерть своей сестры. Как и я, никогда не забуду того, что ты пытался со мной сделать. И ты тоже виноват передо мной и я так же не прощу тебе своего унижения, своего страха. Может я и не достойна любви и счастья… но и мучится всю жизнь рядом с тобой… не хочу.
— А если я пообещаю…
— Нет!
— Обдумай все хорошо. Пока я буду в остроге отбывать наказание, ты будешь свободна и никто тебе, как жене регира, не сможет указывать что и как делать, как жить.
— А потом ты вернешься еще более обозленный на меня. Так что — нет, и еще раз нет. Я желаю тебе найти добрую и нежную волеронку, жениться, завести детей, и хоть немного простить меня и забыть о моей вине перед тобой. А я попытаюсь забыть, что ты делал со мной. Прощай!
Ясмина обошла застывшего мрачного Фолкета и направилась к двери.
— Ясмина! — окликнул он ее. — Не пожалей потом, что выбрала монастырь, а не меня.
— Прощай! — не оборачиваясь, повторила она, открыв дверь и выходя из кабинета.
Глава 35
Ясмина открыла глаза, в спальне было уже светло. Со вздохом она села на кровати и, зевая и протирая глаза, осознала, где находится. Сладко потянувшись, облегченно выдохнула. Это не каменная, кажется насквозь промерзающая зимой комнатушка в монастыре, а ее спальня в доме деда.
