Онлайн книга «Дни Солнца»
|
Советник спрятал снимок и, как если бы собирался молиться, приставил сложенные ладони поперек лба. – Вот ты говоришь: угрызения… И вот если, скажем, одни коптят небо, чтобы испытывать их на подлость, – ну, вроде меня, – то другие, конечно, солнечные зайчики. Эти предают только блох в своем приюте. Мы, кто делает их святыми, еще тут остаемся с тем, что они вытягивают из нас: с наушниками на головах и с головнями под задницами. Мы грязные чудовища, а они солнечные зайчики. Хорошо. Если вся эта каша варится, чтобы одних пустить в царство небесное, а других куда подальше, так и быть. Но только у меня вопрос: а что делает это царство тем, что оно есть? Вот скажи. – Я? Не знаю. – …Ну, что´ позволило бы устроиться ему тут, на земле? Скажешь – истина? Не-а. Это – как раз там, у Него. Для нас – что-нибудь проще. Правда. Вернее: доступ к любому знанию. И это мог бы быть сайт или телефон, точка доступа, тарелка на стене, что хочешь. Но только чтобы в этой тарелке не было зайчатины. Чтобы в этой точке кто угодно и когда угодно мог узнать, что хочет и про кого хочет. То есть чтобы пошло к чертям то, чем держится любое наше здание, – тайна. Коммерческая, военная и прочая. Даже тайна исповеди. Да и что такое эта тайна, как не ложь, которой выключили звук? Мы-то думаем, правду никому не показываем, но мы и понятия не имеем, что как только на нее вешают замок… что это не скрытая, а угробленная правда, яд, имя блудницы на Звере. И не это ли говорил Он, когда… ну – что не мир, но меч?.. – Советник потыкал пальцем в стол у портмоне. – Вот она, где собака зарыта. Тут вот, с саламандрами. Когда выясняется, что строить царство небесное у нас в принципе можно, встает другой вопрос: а многие-то захотят жить в нем? И, если захотят, как долго простоит наша точка доступа? Как будут искать и корчевать ее?.. Андрей привскинул руку. – Что? – нахмурился советник. – Если ее нужно искать, значит, она сама есть ложь, которой выключили звук. – Есть ложь и ложь. – В смысле? – Есть ложь, которую хватаешь за руку. И есть правда против истины. – И значит, та точка… – И значит, вопрос: как долго она продержится в тебе? Андрей помотал головой. – Детский сад какой-то. Советник дотронулся до бумажника. – Именно. – Что? – Детский сад. Угадал. – Погодите, это не там, где… – Там. – Куда вы… – Куда я отправил сына. – И что? – Это он там. – Зачем? – Это я и хочу знать. Андрей ткнул себя пальцем в грудь. – У меня? – У твоей подопечной. – Опять двадцать пять… – Ты так и не понимаешь?.. И в госпитале, и в саду, и тут… – советник кивнул на окно, – нет? – Нет, – отрезал Андрей. – Как он мог пропасть, если там был Факультет, полиция – все, кто только можно? – Я уже сказал… Не мы начинали операцию. И даже когда вытащили ее, не мы заканчивали. – Кто – мы? – Кто? – Советник катал в пальцах салфетку. – Не предатели. Не чучелá с глазами. – Я уже запутался… – Ну так протри глаза. Фантом – мой закадычный ад. Ни от чего не отказываюсь. Ни от чего. А чего хотят эти… когда говорят, что для того, чтобы спасти страну, надо отказаться от того-то и от того-то, – это и есть предательство. И к черту такое спасение. Это уже будет не страна – музей. Сегодня сдадим, что скажут, завтра придут за нами. Да и какое «скажут» – сами распялимся по стенам, вперед свистка. Андрей со злым видом отвернулся к окну. Он думал увидеть рыбные прилавки, но видел лишь собственное отражение – силуэт головы на фоне стены с россыпью карточек в рамах. Чтобы собраться с мыслями, он опять вспоминал темную комнату, однако и эта картинка уже расслаивалась, сквозь нее показывалась фотография занавески – так ребенком, предвкушая сказочную пещеру, он отпер дверцу в каком-то аттракционе, а попал в грязные гремящие задворки, которым не было ни конца, ни названия. Советник сунул в рот таблетку и запил ее остатками чая. Из его плаща, переброшенного через спинку скамьи, доносились звонки. – Зачем вы отправили его туда? – спросил Андрей. Советник убрал портмоне, одернул свитер и снова подхватил салфетку. На его очках блестели бороздки капель с чашки. – Испугался. – Чего? – Не «чего»… За него. – Не понимаю. – Заимеешь своего фантома, поймешь. – В смысле? – Заведешь свою шарманку – поймешь, говорю. Андрей и хотел, и был не в силах сдержать свою догадку: – И так вот кого вы похоронили у себя? Советник разминал салфетку с таким усилием, что она крошилась. По щекам его ходили желваки. Он вдруг сказал: – Не отдавай им ее, слышишь. – Что? – Сейчас против нее бросят всё. Во Дворце ей уже не выжить. Государыня выиграла день-другой, отправив ее сюда. Но теперь есть шанс. После гостиницы у Факультета полные штаны, а что лезет в тебе на рожон, пусть лезет. Андрей сидел как пораженный громом. – Почему ей не выжить? Советник достал из плаща звонивший телефон и выключил его. – …Если бы я только мог… Но уже ничего не заиграешь… – Он ощерил зубы, словно перемогал боль, ахнул и поскреб ногтями по столу. – Хотя, если бы я не имел понятия о той точке, то и не просил бы защитить ее, верно? Думаешь, зря она с тобой? Да она же и столкнула эту точку в тебе. И ты, по дури, это, видать, в крови, от отца, ты ответил ей на то, от чего шарахнулся бы любой в здравом уме. А знаешь, сколько их разбежалось? Или, думаешь, почему ее – ведь она так же, без задней мысли, прикрыла то, от чего даже их преподобия бежали как черт от ладана, – почему на нее наткнулись только в детском саду? – Наткнулись – кто? – Не знаю. И знать не хочу. Когда я об этом… у меня… – Прижав карман брюк, где тиликал другой телефон, советник посмотрел на часы. – В общем, у тебя день-два. Исчезни. Тут они вряд ли пойдут внаглую. Когда ты приехал, паром ведь был пуст? Андрей переложил плащ на колени. – Да. – Погляди за прибытием завтра-послезавтра – только издали. Не светись. На пристани, там, кстати, камера висит. Советник встал, кивнул кому-то у дверей, но, одеваясь, как будто вспомнив о важном, полез куда-то глубоко, во внутренний карман, и опустил перед Андреем визитку: |