Щёки Нефертити тоже краснели, когда она встречалась с ним взглядом, уж слишком красив был Илия: смуглая нежная кожа с лёгким юношеским румянцем, тёмно-карие глубокие глаза, алая мякоть припухлых губ, точно обведённых изящной тонкой линией, и будто вырезанные крылья острого носа, чуть вздёрнутого на конце. Ещё в ту первую встречу, когда царедворец принёс от наследника первое приглашение на обед, у принцессы перехватило дыхание, едва она его увидела. К вечеру она узнала, что Илия женат, у него двое детей, и огорчилась: за него бы она, не раздумывая, вышла. Тогда она не думала, что заинтересует своей особой юного фараона. Воспитанная в тиши уединения без особых царственных запросов, она изредка задумывалась о том, что ей предстоит выйти замуж, стать матерью, но Нефертити никогда и не помышляла о том, чтобы её избранник принадлежал к царской ветви. Такая участь её даже пугала. Помня о горестной судьбе родителей, принцесса не хотела её повторять.
Потому она и возроптала, когда юный фараон пригласил её отобедать. Митаннийка ведала, что царственные наследники не вольны в своих желаниях, жён для них выбирают отцы, а становиться наложницей, пусть и фараона, ей казалось унизительным. Мату время от времени деликатно напоминал: несмотря на родство, не стоит сближаться с Аменхетепами, и никаких неприятностей не последует. Но страсть племянника оказалась сильнее её осторожности и всех наставлений врача и учителя.
Во дворце уже настолько привыкли к Нефертити, что её отсутствие признавали за недобрый знак. Пустой прибор за обеденным столом, пустое кресло в зале, где обычно слушали игру арфистов или поэтов, вызывало беспокойство слуг, ибо у фараона тотчас портилось настроение, он хмурился, и все ждали грозы. Едва принцесса входила, как на кухне уже знали: можно не волноваться и работать спокойно, любое недовольство властителя принцесса погасит, да он и не заметит недопечённый бок утки или пережаренных голубей, ибо смотрит только на гостью и о еде не думает.
Ссора разразилась неожиданно. Нефертити как обычно днём пошла окунуться в бассейн, а первый царедворец, исполняя просьбу Тиу, принёс ей большое полотенце, которое младшая сестра позабыла взять с собой. Илия спустился вниз и раскрыл рот, увидев, сколь легко и грациозно она плавает. Тут он позабыл обо всём, залюбовавшись гибкостью и завораживающей быстротой её движений. Такого пиршества красоты иудей ещё не видел. Потом помог принцессе выбраться из воды, подал полотенце, в которое она завернулась.
Они перебросились несколькими фразами. Так, ничего не значащими.
— Вы так красиво плаваете! — восхищённо произнёс он.
— Обыкновенно, — улыбнулась она.
— Нет, вы так же свободны, как рыбка. У вас движется всё тело, оно такое невесомое...
— Все люди в воде похожи на рыбок, — рассмеялась принцесса.
— Нет, многие напоминают крокодилов или похожи на мёртвый топляк.
Едва он произнёс эти слова, как митаннийка сразу же засмеялась, да так заразительно, что ослепила первого царедворца своей живой мимикой и он совсем потерял память. Стоял и не сводил с неё влюблённых глаз. И на принцессу это как-то особенно подействовало. Она стала неторопливо вытирать волосы, заплетать их в косички и, смеясь, смотреть на него. Юный фараон сверху взирал на них. Тогда правитель ещё и сам не знал, что ревность неожиданно скрутит его в бараний рог. Он и опомниться не успел.
Нефертити поднялась, вошла во дворец, ласково простилась с первым царедворцем, как вдруг жених-ревнивец схватил её за руку, затащил в тронный зал и, прожигая безумным взором, стал требовать от неё отчёта: о чём они говорили, чего от неё добивался Илия и не влюбились ли они друг в друга. Принцесса была потрясена этим яростным и грубым напором властителя. В первое мгновение она не могла выговорить ни слова, широко раскрыв глаза. Затем губы у неё задрожали, она закрыла лицо руками, заплакала и убежала. После этого настал черёд потрясения жениха. Поняв, что натворил, он готов был бежать следом и просить прощения. Но сам идти не отважился. Илию просить не захотел. Отправил мать. Сёстры быстрее договорятся. Тиу вернулась через два с половиной часа. Фараон извёлся, пока её поджидал. Ещё никогда в жизни он не испытывал таких страданий, несмотря на всё своё могущество и величие. Ему показалось, что жизнь кончена. Даже яркое летнее солнце неожиданно померкло, и огромный дворец наполнился сумрачными тенями.
— Ну что, что? — едва Тиу вернулась, забормотал он, встречая мать на пороге.
— Успокойтесь, ваше величество, завтра утром принцесса появится...
— Почему не сегодня? — тотчас перебил он.
— Ей надо успокоиться, прийти в себя, хотя она на вас уже не сердится, ибо я всё ей объяснила, — царица улыбнулась. — Хотя ты немного напугал её...
— А что ты ей объяснила? — взволновался Аменхетеп.
— Объяснила, как это иногда случается с такими нетерпеливыми созданиями, как ты, — ласково улыбнулась Тиу. — Ревности подвержены и боги.
— Почему?
— Ревность — продолжение любви, а то и другое священные болезни. Как они возникают и как от них излечиваются — неведомо никому. Чаще всего они сами и проходят.
— Как сами? — покраснев, спросил властитель.
— Так. Человек просыпается в одно прекрасное утро и ничего не чувствует: ни любви, ни ревности, — с грустью заметила Тиу.
— И с тобой так было?
Царица помедлила и кивнула. Но сын ей не поверил. Он ещё не представлял, как это может случиться с ним. Ему хотелось любить принцессу всю жизнь и умереть от любви к ней.
— А почему она сегодня прийти не может, если уже не сердится?! — проворчал фараон. — С кем я буду ужинать?
— Со мной, если захочешь...
Он вздохнул. Ему не хотелось обижать мать, она только что спасла его, помирила со своей сестрой, ради обладания которой он готов был на любое безумство, но царица не понимала, что значит для него не видеть её до завтрашнего дня.
— Разлука закаляет сердца влюблённых, — загадочно проговорила мать.
— Никогда не упоминай больше про эти глупости! — рассердился правитель. — Закаляет сердца! Чушь какая-то!
На следующий день самодержец вызвал к себе Верховного жреца Неферта. Оставалась одна неделя до конца траура по отцу. Аменхетеп Четвёртый сообщил жрецу, что ждать больше не намерен и собирается объявить египтянам о своей свадьбе.
— Неужели нельзя потерпеть ещё неделю, ваше величество, — удивился Неферт. — Вы ждали больше...
— Я знаю, но ждать больше не хочу! — нахмурившись, категорично заявил фараон.
Аменхетепу Четвёртому шёл тринадцатый год, Неферту сорок восьмой. Ни один мускул не дрогнул на лице Верховного жреца, несмотря на резкий тон правителя. Дерзость и упрямство отличали всех фараонов восемнадцатой династии.
— Я только хотел напомнить вашему величеству о желании вашего отца породниться с дикими касситами посредством женитьбы на их царевне... — степенно и назидательно заговорил Неферт, но юный фараон его тут же перебил:
