Книга Райский сад, страница 18 – Эрнест Хемингуэй

– Солнце и вода уже осветлили нам волосы.

– Он может сделать нас намного светлее. Он сказал, что может сделать нас белокурыми, как скандинавы. Представляешь, как это будет смотреться с нашим загаром! Тебя тоже неплохо было бы покрасить.

– Нет, я буду смешон.

– Да кому здесь до этого дело? Ты все равно посветлеешь, если будешь купаться все лето.

Он промолчал, и она добавила:

– Это не обязательно. Сначала он покрасит меня, а ты посмотришь и, может быть, тоже захочешь. Словом, на месте будет видно.

– Не строй планов, чертенок. Завтра я встану пораньше и буду работать, а ты спи, пока не надоест.

– А ты напиши и про меня, – сказала она. – И когда будешь писать, как плохо я себя вела, не забудь упомянуть, как сильно я тебя люблю.

– Я как раз дошел до этого места.

– Ты полагаешь, это можно опубликовать?

– Для начала я должен это написать.

– А мне дашь почитать?

– Если получится хорошо, то дам.

– Я уже горжусь твоей будущей книгой. Мы не станем ее издавать, и не будет никаких рецензентов, вырезок, и ты не будешь таким самодовольным, и все это останется только с нами.

***

Дэвид Борн проснулся, когда уже рассвело, надел брюки, рубашку и вышел на улицу. Ветер стих. Море было спокойным, в воздухе пахло соснами и росой. Он прошел босиком по булыжной террасе в дальнюю комнату и сел за рабочий стол. Окна всю ночь были открыты, и по комнате разливалась полная обещаний утренняя свежесть.

Он писал, как они ехали из Мадрида в Сарагосу. Дорога шла то в гору, то под уклон; они набрали приличную скорость, когда въехали на своем маленьком автомобиле в страну красных полей; потом на пыльной дороге поравнялись с поездом, и Кэтрин начала его обходить, плавно минуя вагон за вагоном, потом тендер, потом машиниста и кочегара и наконец вырвалась вперед локомотива, но дальше дорога свернула налево, а поезд скрылся в туннеле.

– Все-таки я его обошла, – сказала Кэтрин. – Но он ушел под землю. Мы еще пересечемся с ним?

Дэвид развернул карту.

– Не скоро.

– Тогда можно оставить его в покое и не спеша осмотреть окрестности.

Теперь дорога шла вверх; здесь протекала река и росли тополя; машина с натугой одолела особенно крутой подъем, и, когда дорога выровнялась, Кэтрин с облегчением переключила передачу.

В саду послышался ее голос, и Дэвид отложил рукопись. Убрав тетради в портфель, он вышел из комнаты и запер дверь. У горничной имелись свои ключи.

Кэтрин завтракала на террасе за столом, застеленным красно-белой клетчатой скатертью. Дэвид отметил, что Кэтрин надела сегодня старую рыбацкую блузу, купленную в Гро-дю-Руа, новые серые фланелевые брюки и холщовые туфли на веревочной подошве. Блуза была чистой, но изрядно подсела и выцвела.

– Привет, – сказала она. – Я не смогла долго спать.

– Чудесно выглядишь.

– Спасибо. У меня чудесное настроение.

– Откуда у тебя эти брюки?

– Мне сшили их в Ницце в дорогой мастерской. Хорошо сидят?

– Отлично скроены. И смотрятся оригинально. Ты хочешь поехать в них в город?

– Нет. В Каннах сейчас не сезон. В следующем году эти брюки войдут в моду. Обрати внимание: некоторые уже начали носить наши рыбацкие блузы. Но с юбкой они не смотрятся. Надеюсь, ты не возражаешь против моего наряда?

– Нисколько. Отличные брюки. Только стрелки, на мой взгляд, здесь лишние.

После завтрака Дэвид побрился и принял душ. Потом надел старые фланелевые брюки, рыбацкую блузу и сандалии. Кэтрин переоделась в голубую льняную рубашку с открытым воротом и плотную белую льняную юбку.

– Пожалуй, так будет лучше. Брюки, конечно, хорошие, но сегодня утром они будут смотреться слишком вызывающе. Прибережем их для другого раза.

***

Парикмахер встретил их с легкой непринужденностью, сразу был виден профессионал высокого класса. Месье Жан оказался ровесником Дэвида и больше походил на итальянца, чем на француза.

– Я постригу мадам, как она просила. Месье не возражает?

– Я не вхожу в ваш синдикат, – ответил Дэвид. – Оставляю это на ваше усмотрение.

– Экспериментировать лучше было бы на месье, – сказал месье Жан. – На случай если что-то не понравится.

Но он уже начал стричь Кэтрин, ловко и аккуратно работая ножницами. Дэвид смотрел на серьезное загорелое лицо Кэтрин. Вокруг ее шеи была плотно завязана пелерина. Она следила за движением ножниц и расчески в маленькое карманное зеркало. Мастер работал сосредоточенно и серьезно.

– Я размышлял над вашей идеей всю ночь и сегодняшнее утро, – сказал он. – Вы не поверите, месье, но это так. Для меня это так же важно, как ваше ремесло – для вас.

Он отступил в сторону и придирчиво, словно скульптор, изучил форму головы Кэтрин. Потом еще быстрее заработал ножницами и наконец развернул кресло спиной к большому зеркалу, чтобы Кэтрин могла посмотреть в ручное зеркало, как выглядит ее прическа сзади.

– А над ушами вы будете снимать? – спросила она.

– Как скажете. Можно открыть уши сильнее, но если вы будете осветляться, лучше оставить как есть.

– Да, я хочу осветлиться.

Он улыбнулся:

– Мы уже обсуждали это с мадам. Но я сказал ей, что решение должен принять месье.

– Месье уже принял решение, – сказала Кэтрин.

– И насколько светлыми хочет видеть ваши волосы месье?

– Как можно светлее, – сказала она.

– Так не пойдет. Я должен знать оттенок.

– Сделайте их такими, как мой жемчуг, – сказала Кэтрин. – Вы видели его на мне много раз.

Дэвид подошел ближе и смотрел, как месье Жан помешивает деревянной ложкой шампунь в большой миске.

– Я делаю свой состав на кастильском мыле, – сказал парикмахер. – Он дает теплый оттенок. Пожалуйста, подойдите сюда к раковине. Сядьте прямо, – велел он Кэтрин, – и закройте лоб салфеткой.

– Но так я совсем не похожа на мальчика, – сказала Кэтрин. – Ведь мы планировали иначе. Это совсем не то.

– Самая что ни на есть мальчишеская стрижка, – заверил ее парикмахер. – Положитесь на меня.

Он начал наносить ей на голову густой шампунь с едким запахом. Когда его смыли и как следует прополоскали волосы, Дэвиду показалось, что они вообще потеряли цвет и вода стекает по какой-то бледной тусклой массе. Парикмахер промокнул голову Кэтрин полотенцем. Он не сомневался в результате.

– Не отчаивайтесь, мадам, – сказал он. – Разве я посмел бы испортить вашу красоту?

– Нет, я в отчаянии. Ничего красивого в том, что вы сделали, я не вижу.