Как видим, с самого начала ставилась задача избирательной фиксации обычного права, его редактирования в соответствии с общими принципами гуманизма и с прагматической целью приспособления к стандартам формирующегося в этот же период общеимперского законодательства. Опубликованную версию адата предполагалось сделать доступной как для образованных казахов, так и для российской администрации. Чиновники должны были использовать подготовленные сборники для разбора исковых дел, особенно в спорных случаях, повышая тем самым доверие населения Казахской степи к российским присутственным местам.
Эта программа мягкой трансформации казахского общества через реформу правовой сферы вытекала из общей идеологии организации инородческого управления, сформулированной М. М. Сперанским, который полагал, что просвещение способно продвинуть по «цивилизационной лестнице» любой «отсталый» народ, допуская возможность перехода из одного инородческого состояния в другое (например, от кочевого к оседлому), с перспективой дальнейшего прогресса
[190]. В соответствии с этой логикой необходимо было адаптировать имперское законодательство к «стадии развития» инородцев, многие из которых были кочевниками. Распространение же на них общеимперских правовых норм должно было осуществляться постепенно, параллельно с использованием местных норм права, собранных и отредактированных российскими чиновниками
[191].
На практике реализовать этот план — составить компендиум аутентичных правовых норм, приведенных при этом в соответствие с требованиями имперских институтов, — по разным причинам оказалось невозможно. Поэтому материал в подготовленных сборниках в значительной степени совершенно произвольно компилировался и классифицировался местными чиновниками. Одни обычаи они приравнивали к преступлению, другие объявляли «дикими». Те же, на которые можно было опереться исходя из прагматических соображений, нередко попадали в категорию «имеющих силу закона».
Характерна в связи с этим судьба проекта, инициатором которого выступил сам Сперанский. Созданный в Омске в 1823 г. Особый временный комитет на основании показаний казахских старшин, одного муллы и бия составил сборник обычного права казахов. Сборник в свое время издан не был. Впервые в крайне урезанном виде он был опубликован в 1830 г. в «Отечественных записках» в составе труда Омского областного начальника С. Броневского «О казахах Средней Орды»
[192]. Из 208 норм обычного права, записанных Омским комитетом, в публикацию попали только 70. Сравнение записи Броневского с более поздними и полными изданиями (1876 и 1948
[193]) позволяет сделать два вывода. Во-первых, омский областной начальник явно покровительствовал казахскому обычному праву. Несмотря на то что уголовные дела формально исключались из компетенции казахских судей в 1820‐е гг. (как четко указал в издании сборника 1948 г. С. В. Юшков
[194]), Броневский писал исключительно о местных мерах наказания за такие преступления. Во-вторых, при этом Броневский крайне избирательно представлял социальный состав «местной» (казахской) элиты. В тексте указаны источники, на основе которых собирались материалы, — «из показаний искусных биев и мул[л]ов»
[195], но не упоминаются вовсе казахские старшины, составлявшие большинство в Омском комитете
[196]. По нашему мнению, избирательность, с которой Броневский подошел к публикации материалов сборника, отражала поиск социально-политического консенсуса с казахским обществом. Вынужденный полагаться на внутриказахские правовые институты и практики, имперский чиновник Броневский при этом пытался маргинализировать роль казахских «светских» властей (родовой знати), подчеркивая юридический авторитет «профессиональных правоведов» (биев и мулл). Эта же цель — умаление власти местной знати и попытка опереться на знатоков обычного права ради его реформирования по стандартам империи — может объяснить благосклонность к исламу в Степи в это время. Так, в 1824 г. Броневский задумал строительство соборной мечети в Омске
[197]. При открытии окружных приказов в Омской области в каждый должны были назначаться муллы, а в местах расположения органов местного управления планировалось открывать мусульманские учебные заведения и молитвенные дома. Как и в годы правления Екатерины II, поддержка со стороны мусульманских духовных лиц имперской администрации должна была помочь внушить казахам «почтение и уважение» к реформам правительства
[198].
