Еще один пример, свидетельствующий о том, что социокультурный контекст оказывал большое влияние на содержание сборников обычного права, — это вопрос о присяге/клятве. Мы считаем, что постепенная интеграция Казахской степи в административно-политическое и правовое поле империи делала проблему присяги все более актуальной. Причем наряду с присягой по адату большое распространение в середине XIX в. получает и описание присяги по шариату
[383]. Согласно В. Мартин, такая присяга/клятва (на Коране) была новшеством для казахов и являлась следствием имперского усилия вселить в сознание своих кочевых подданных представления о моральности и этичности, а также уважение к закону
[384]. Если империя придавала важное значение присяге на Коране
[385], то почему сами чиновники пытались убедить окружающих, что отношение казахов к присяге тесно связано с тем, что они не были глубоко верующими мусульманами, но относились к религии поверхностно?
[386] Сборник Осмоловского не дает ответа на этот вопрос. Скорее он уводит нас в сторону идеализации присяги, фокусируясь на том, что присяга по адату более важна для казахов, чем присяга по шариату, а человек, привлекающийся для этой процедуры, должен обладать подходящими качествами, например честностью
[387]. С трудом верится, что казахи, сталкиваясь с разнообразными бюрократическими практиками в рамках нововведений Российской империи, думали так, как писал Осмоловский. Более убедительным здесь, на наш взгляд, оказался Н. И. Гродеков, который связал особенности присяги с контекстом самой колониальной ситуации. В этом отношении предпочтение присяги по шариату или адату не обязательно измерялось требованиями морали или традиции. Отсюда появление лжеприсяги — как вынужденной меры, связанной с возможностью манипулировать бюрократическими обстоятельствами, которые навязывала империя, и, как вариант, запутывать следствие или избегать наказания
[388]. Очевидно и то, что такое поведение не столько грубый прагматизм, сколько умение найти дополнительные ресурсы для достижения личного и общественного успеха. В связи с этим очень важно отметить, что присяга гораздо быстрее, чем другие нормы местного права, становится частью колониальной системы управления и составители сборников обычного права, особенно Л. д’Андре и И. Я. Осмоловский, сталкиваются с проблемой описания этого обстоятельства. В конечном счете они вырывают свой текст из колониального контекста и обеспечивают разнообразие в характеристике практик принесения присяги, включая и те, которые уже вышли из обращения и являлись обычным этнографическим материалом, тем самым поддерживая представление, что все эти виды присяги, вне зависимости от участия кочевников в имперской жизни, в той или иной степени важны для казахов.
Одна из ключевых проблем, которую должны были решить чиновники ОПК, — это отношение адата к шариату. Сборник И. Я. Осмоловского вслед за текстом Л. д’Андре демонстрировал, что не существовало какого-либо единообразия в понимании адата и шариата и тем более подхода к тому, как можно их разделить или соотнести. Как известно, материалы Л. д’Андре были восприняты очень противоречиво, то есть чиновники видели в итогах этой работы нечто большее и одновременно с этим нечто меньшее, чем сам автор. Одна из причин такой оценки заключалась в том, что многие нормы шариата составитель сборника представил в качестве положений казахского обычного права. Такой взгляд был следствием не осознанного подхода к проблеме, а скорее отсутствия необходимой подготовки и опыта в изучении юридических практик казахов, поэтому определение адата получило абстрактный характер и, по существу, оказалось ближе к имперской манере противопоставлять обычай закону. С этой точки зрения адат для д’Андре — это «обычаи, не имеющие вовсе источников своего основания», которые всегда оказываются в менее выигрышном положении, чем кодифицированное право, каковым является шариат. Очевидно, чтобы подчеркнуть такие различия, составитель сборника снабдил свой текст многочисленными выдержками из Корана
[389]. Однако эти вставки только усилили, а не устранили сомнения в отношении того, что сборник может быть полезен для кодификации
[390]. Читая сборник И. Я. Осмоловского, мы обнаруживаем ряд интересных особенностей, которые не встречаются в материалах казахского обычного права, подготовленных другими чиновниками оренбургского ведомства. Сформировав свои представления о местной правовой культуре в том числе и благодаря наблюдению за юридическими практиками казахов в разных регионах степи, Осмоловский описал новые черты адата, смешавшиеся с теми, которые существовали ранее. В этом смысле он отделил современное состояние адата от его длинной патриархальной традиции, определявшей специфику обычного права в контексте понятий «исконно киргизские обычаи», «древний обычай» и т. п. Какие положения сборника и служебные документы говорят нам, что Осмоловский не сомневался в существовании «нового адата»?
[391] Если Н. И. Гродеков большое внимание уделил таким нововведениям, как использование письменных актов, замена счета на скот счетом на деньги, заочное решение суда биев и др.
[392], то Осмоловский, кроме изменений, носивших формально-бюрократический характер, добавил ряд понятий и практик, которые, как он считал, были связаны с особенностями, создавшими условия для распространения шариата. Одно из таких условий — постоянные контакты казахов с хивинцами и бухарцами
[393]. Благодаря этим контактам, заключал Осмоловский, у казахов получили распространение персидские термины танкефил
[394] и заркефил
[395] — понятия, характеризующие особенности поручительства в шариате
[396].
