Читая текст, подготовленный И. Я. Осмоловским, мы также понимаем, что разделение между адатом и шариатом не было для него принципиальной задачей, в противном случае пришлось бы сделать содержание сборника менее разнообразным. Поэтому указание на то, что нормы адата и шариата могут дополнять друг друга и восприниматься местным населением как неразделимый элемент правовой культуры, было серьезным вызовом для высшей имперской бюрократии Оренбурга. В этом отношении Осмоловский не удивлялся тому, что казахи для осуществления процедуры примирения использовали не только распространенный у них салават, но и принятую в шариате мировую сделку — сулх
[405]. В то же время отсутствие ряда норм мусульманского права не обязательно говорит о желании местного населения исключить их из своей правовой культуры. Скорее нужно говорить о специфике условий, не создавших благоприятной возможности для распространения тех или иных норм права. По этому поводу в разделе о наследстве Осмоловский пишет, что причину неотделения от семьи родителей усыновленных сыновей следует искать только в характере патриархально-родовых отношений казахов, которые не позволили распространиться практике, принятой в шариате
[406].
При этом мы не можем говорить, что адат и шариат для самого Осмоловского были категориями исключительно антропологического фокуса, лишенными в этом плане упрощенных обобщений и критических описаний. Невозможно также вести речь о наличии строгой методики работы с материалом, которую автор мог постоянно держать в голове. В ряде случаев, когда ему не хватало знания предмета для анализа или если он хотел сделать язык описания достаточно ясным, Осмоловский прибегал к типичному имперскому (ориенталистскому) противопоставлению «невежества» и «образованности». Так, в качестве основной причины того, что срок для вступления в новый брак разведенных женщин и вдов (идда’) казахи определили сами, Осмоловский выделял невежество и отсутствие образованных мулл
[407]. Такое объяснение заставляет читателя думать, что в мусульманском праве этот вопрос имел какой-то очевидный для всех ответ. Однако это не так. Среди мусульман Российской империи по этому поводу существовали разногласия, в которых не могло разобраться и ОМДС
[408]. Встречаются в сборнике и более противоречивые места, чем вопрос об идда’, — например, когда составитель не смог разобраться, какое содержание должен выдавать муж своей бывшей жене, и вследствие этого делал вывод, что ни по адату, ни по шариату такого правила не существует
[409]. Очевидно, что такое упрощение не было механическим просчетом, а отражало европейскую формализацию местного права через понятия «закон», «образование» и др. Поэтому отсутствие аналогий между адатом и шариатом иногда воспринималось составителем как имплицитное (неявное, скрытое) знание. Это означает, что, стремясь обеспечить логичность и доступность повествования, автор-составитель не гнушался использовать формализацию (шаблонность в описании) и схематизм.
Публикация сборника может стать «доныне» неведомым шагом «к утверждению магометанства в степи»
Какова была судьба работы, проделанной Осмоловским? Сначала материалы поступили на рассмотрение в ОПК, которая признала сборник «полным и удовлетворительным»
[410]. В это время председателем ОПК был М. В. Ладыженский (с 1844 по 1853 г.), о котором отзывались как о гуманном начальнике «не по тогдашнему времени». Выдающийся топограф, в прошлом — преподаватель военной истории и стратегии в военной академии, он пригласил в комиссию многих прогрессивно думающих образованных людей, например друга Т. Шевченко А. Венгржиковского
[411]. Однако ни на следующий год, ни после сборник Осмоловского опубликован не был. В апреле 1853 г. В. А. Перовский, игравший активную роль в судьбе этого сборника, отмечал, что «дело это остается в [Оренбургской пограничной] комиссии без движения»
[412]. На это повлиял ряд обстоятельств. Во-первых, сам И. Я. Осмоловский в 1852 г. поставил перед собой цель ознакомиться с обычаями казахов, кочевавших вблизи границ центральноазиатских ханств. Поэтому в 1853 г. он решил сделать еще одну сверку материалов. Во-вторых, вмешались соображения бюрократического характера. Начальник ОПК М. В. Ладыженский всецело поддерживал идею кодификации адата и даже предлагал составить для казахов на основе сборника И. Я. Осмоловского особый отдел судебных законов Российской империи
[413]. Такое «повышение» текста в имперской иерархии только осложнило его перспективы. В этот период разрабатывался новый проект «Положения об управлении оренбургскими казахами», и возник вопрос: следует ли готовить издание норм казахского обычного права в соответствии с прежним «Положением» от 1844 г. или ждать утверждения нового? В пользу последней идеи говорил тот факт, что один из разделов сборника Осмоловского — по преступлениям и наказаниям — не соответствовал существующим правилам судопроизводства в отношении уголовных дел казахов
[414]. МИД, руководствуясь идеями вице-директора Азиатского департамента Н. И. Любимова, в 1851 г. рекомендовал тем не менее ускорить публикацию сборника, считая, что «систематическое расположение» статей «не составляет важного вопроса, а главное, чтобы не было в них каких-либо упущений и неточностей»
[415]. Генерал-губернатор края В. А. Перовский отчасти разделял эту точку зрения и предлагал издать сборник, не дожидаясь утверждения проекта нового «Положения об управлении оренбургскими казахами». По его мнению, «соединение сверх того свода обычаев с самим положением отдалило бы утверждение последнего на неопределенное время»
[416].
