Какие выводы мы можем сделать из этой истории? Прежде всего нам интересно то, что, как и в предыдущем случае, казахи отдают предпочтение суду русской администрации, а не суду биев. Можно предполагать, что родственники Исельбаева, сфабриковав против Джантелева обвинение в убийстве, надеялись использовать Чортамбаеву в качестве свидетельницы, чтобы взыскать кун. С учетом того, что русские чиновники не могли строго зафиксировать размеры куна
[611], открывался широкий простор для манипуляций с этой правовой процедурой — как со стороны казахов, так и со стороны империи. Немного удивительной выглядит и настойчивость самой Чортамбаевой, которую не смущают трудности. Она осваивает логику бюрократического системы Российской империи и не видит необходимости ходить от одного чиновника к другому на Сырдарье, решив обратиться сразу к генерал-губернатору. Другое дело, что сам мотив такого обращения также представляет попытку с помощью колониальной интерпретации обычного права добиться результата, который мог быть совершенно иным при разбирательстве биев или кади. Претензии к Джантелеву в данном случае были важны для нее еще и потому, что она надеялась получить часть наследства мужа, на которое при прочих равных возможностях его родственников она претендовать не могла
[612], иначе говоря, опять рассчитывая на то, что чрезвычайно сложный вопрос о наследстве по адату и шариату будет рассмотрен русской администрацией только формально и в пользу пострадавшей стороны.
«Сведения необходимые для нас можно получить единственно только через Бухару»
Одной из важнейших обязанностей заведующего сырдарьинскими казахами следует считать сбор сведений о происшествиях в соседних ханствах (Кокандском, Хивинском, Бухарском). Эта информация отправлялась в Оренбург, а оттуда в Санкт-Петербург. Такой контроль над происходящим должен был стать важным ресурсом для координации усилий по безопасности границы и дальнейшего продвижения империи вглубь Центральной Азии. Для обеспечения эффективности в сборе разведданных И. Я. Осмоловскому предписывалось иметь постоянных лазутчиков и даже разрешалось вести частную переписку с комендантами кокандских и хивинских крепостей
[613]. Объемы информации, поступавшей к старшему чиновнику МИД, были настолько колоссальны, а обработка их так трудоемка
[614], что в 1858 г. командующий Сыр-Дарьинской линией А. Л. Данзас предлагал назначить к И. Я. Осмоловскому помощника
[615]. Тем не менее трудности этой работы не снижали рвения и служебной инициативы заведующего Сырдарьинскими казахами. Являясь поборником дальнейшего завоевания Центральной Азии, он часто ставил под сомнение достоверность сведений, поступавших к нему от его разнообразных лазутчиков
[616]. Пытаясь найти решение этой проблемы, И. Я. Осмоловский в 1854 г. разрабатывает план самостоятельной экспедиции в Бухару
[617].
Почему была выбрана Бухара, а не Хива или, например, Коканд? И каким образом заведующий сырдарьинскими казахами намеревался заверить правителей соседних ханств в том, что его поездка носит частный, а не политический характер? В секретной записке, составленной 21 мая 1854 г., И. Я. Осмоловский пытался убедить В. А. Перовского в том, что Бухара на данный момент — более дружественное к России государство, чем Хива и Коканд
[618]. А так как Бухарский эмират, по мнению старшего чиновника МИД, — главный соперник империи в Центральной Азии, то заключение мира с этим государством приведет к ослаблению позиций других центральноазиатских ханств
[619]. Однако это предложение было скорее планом на будущее, чем реальной задачей экспедиции. Обязанности заведующего сырдарьинскими казахами не предполагали возможности ведения официальных переговоров с властями соседних государств. Основная цель миссии заключалась в необходимости оценить обстановку на месте и подготовить почву для успешной реализации геополитических планов империи. Из того, что И. Я. Осмоловский помещал Бухару в центр политических событий, происходящих в Центральной Азии и на ее границах, можно сделать вывод об отсутствии у него сомнений в том, что его поездка может помочь правительству получить «положительные сведения» не только о самом эмирате, но и о Коканде, Хиве и даже английской Индии. Считая, что имперские лазутчики «по своему невежеству… могут возбудить подозрение правительственных лиц Бухары», старший чиновник МИД собирался обойтись без помощников в этом деликатном деле
[620].
И. Я. Осмоловский был уверен, что такая поездка вызовет опасение со стороны бухарских властей. Поэтому он предлагал В. А. Перовскому, чтобы тот написал письмо к кушбеги
[621]. Это письмо должно было завуалировать главные причины экспедиции и убедить местные власти в ее неофициальном характере — якобы европеец желает приобщиться к высокой культуре и науке Востока. Текст, составленный собственноручно И. Я. Осмоловским, изобилует ориенталистскими вариациями: «Живя в форте Перовский, так недалеко от Бухары, с которой наше правительство в таких хороших дружественных отношениях, мне было [бы] весьма приятно побывать в Бухаре; к этому меня побуждает вековая слава этого города, высокое образование ее обитателей и такие прекрасные медресе — учебные заведения. Мне тоже учившемуся на своем веку кой-чему хотелось бы воспользоваться удобным случаем познакомиться с людьми образованными и учеными, закупить книг, а также запастись и материальными средствами для своего домашнего обихода…»
[622].
